Операция Кощей. Александр Шляпин

ради вас, браты, я готов хоть к черту в пасть влезть! Хоть в царевы хоромы, – сказал Емеля, выпячивая хилую грудь.

      – Вот в царевы хоромы не нужно! Мы там дозором стоим! Голова сразу с плеч, – ответил Муромец, показывая Емеле огромный кулак.

      – Эх, браты, да это я просто шуткую. Мы же друзья!

      – Коли ты настоящий друг – наливай еще! – сказал Добрыня, поглаживая свою седую бороду. – Пить, так пить! Гулять, так гулять!

      Емеля еще раз разлил по кружкам медовуху, стараясь угодить друзьям. Они были близки к княжескому двору, а эти связи дорогого стоили. Смолоду несли у князя службу и берегли державу от всяких иноверцев, точивших зуб на богатства земли русской.

      Испив еще по одной, Емеля бросился к шкуре Змия, стараясь примерить его на стену. Илья и Добрыня хихикали в кулак, видя, как хозяин борется с пустой шкурой, которая весом своим могла завалить Емелю на пол.

      – Ты его Емелька за ноздри его бери, за ноздри, – смеясь, сказал Добрыня, желая подзадорить товарища.

      Емеля, схватив шкуру, старался перекинуть её через плечо, чтобы поближе подтащить к стене. Даже мать Емели присела у печи на лавку, и засмеялась, увидев, как Емелька борется с сушеной шкуркой.

      – Кашу надо было есть с сызмальства, а не семечки лузгать на печи. Уж больно ты, сынок, хлипок, ну прям как ивовая веточка, – говорила мать глядя на Емелю.

      – Ты мне, мать, под руку не говори. Не видишь, шкура – то здоровая! Она же раз в пять больше, чем у нашего слободского быка. Рептилий этот за раз корову съедал.

      Илья Муромец встал из – за стола. Он подошел к Емеле, который к тому времени уже умудрился запутаться в змеиной шкуре. Схватив её за одну из трех голов, он легко вытряхнул хозяина на пол.

      – Отойди, заморыш! Это работа для настоящих мужиков. Поди, лучше принеси гвоздей.

      Емеля, вытерев рукавом пот, выскочил в сени. Там на полке лежали кованые кузнецом Данилой граненые гвозди. Пошарив по сусекам в поисках молотка, он плюнул от отчаяния и вернулся в хату.

      – Маманя, где молоток, холера ясная? – спросил он, стараясь сорвать злобу на матери.

      – Голос на матку не повышай, огузок! Давай гвозди, – сказал Добрыня густым басом. – Без молотка обойдемся!

      Емеля послушно протянул ему гвозди, а сам стал наблюдать за богатырями со стороны, впитывая в себя жизненный опыт всеми клетками мозга. Муромец, легонько схватив за голову сушеного Горыныча, воткнул гвоздь в его ухо и слегка пристукнул ладошкой по круглой шляпке. Гвоздь ушел в стену, будто она была не из зрелого елового теса, а из рыхлого снега. Взяв вторую и третью головы, он также свободно прибил их к стене, создав треглавую композицию.

      – Во, как надо! Настоящее экибано! Сейчас еще хвост прибью, и крылья растопырю, – сказал Илья и, растянув шкуру, вбил ладонью гвоздь, как раз в самый кончик хвоста. – Марфа, дай – ка лучину. Хочу на Емелькину добычу взглянуть, да глаз порадовать таким царским трофеем.

      Мать подала горящую свечу Добрыне.

      – Ладно,