Операция Кощей. Александр Шляпин

и, подойдя к печи, вытащила веник из березового гольца.

      Емеля лежал с закрытыми глазами.

      Марфа по —матерински огрела сына веником. От такого неожиданного нападения Емеля даже выпустил из рук горшок. Он подскочил, и ударился головой об потолок. Удар был такой силы, что по хате прокатился грохот, как во время майской грозы. Даже Лафаня на несколько минут отложил свою скрипку и замер в дальнем углу хаты.

      – Ах, ты, сукин ты сын! Ты, ядрена вошь! Супостат, ты, плюгавый! Я буду тут корячиться, а ты, шо барин будешь сидеть и в потолок мне плевать?! Да вы, добры люди, глядите на него! У самого ни кола, ни двора, только вошь на аркане, а ему дворянку подавай – голодранец хренов! – завопила мать и давай еще сильнее лупить сына ниже спины.

      Емеля, отойдя от первоначального шока, повернул матери свою спину. Покряхтывая от удовольствия, он сказал:

      – Левее, левее, левее бей! Меня там, маманя, клопы дюже накусали. Чешется, спасу нет!

      Марфа, видя, что лодыря веником не пробить, кинула его на пол. Схватив деревянную колотушку – толкушку, он врезала ей прямо промеж лопаток. Емеля взвыл от боли. В мгновение ока он слетел с печи, теряя на ходу лыковые лапти. Перепрыгнув через лавку, Емеля стрелой выскочил в сени. Куры с кудахтаньем разлетелись по хате.

      В тот самый момент в двери кто – то постучал. Сердце Емели встрепенулось. В этот поздний час, он гостей не ждал и даже не представлял, кого привело к нем у в дом. – Кто там? – спросил Емеля, поёживаясь от боли и переминаясь с ноги на ногу. Он тихо подошел к двери и глянул в щель. Уж больно хотелось среди ночной мглы рассмотреть нежданных гостей.

      – Открывай хозяин! – послышался знакомый голос Ильи Муромца, – чай свои пожаловали, а не басурмане какие!

      Этот голос Емеля узнал бы из сотен голосов. Потому как принадлежал он его закадычному другу Илье Муромцу. На радостях Емеля открыл в хату двери.

      Отряхиваясь от снега, и, позвякивая богатырскими латами в сени, вошли два огромных русских богатыря.

      – А, Емелька – жив! Жив чертяка?! Зрить тебя, имею великое удовольствие.

      – И я рад, – ответил Емеля, обнимая друга.

      – Ты помнишь, давеча мне шкуру Змея Горыныча заказывал? – спросил Муромец, затаскивая следом за собой джутовый мешок, в котором лежало что – то очень большое и неимоверно тяжелое.

      – Так, то же, Илюша, по лихому делу было! Я подумал, ты просто хвалишься, что одолеешь сего гада, а ты во как….Стало быть, одолел!

      – Одолел! На вот держи от меня да от Добрыни тебе подарок! Теперь, как девки прознают, что ты с Горынычем совладал, так сразу за тобой косяком попрут, словно щуки по весне на нерест!

      – Здорово, Емеля, – сказал Добрыня и, крепко пожав хозяину руку, обнял так, что у того хрустнули позвонки. Емеля ойкнул и, схватившись за руку, дрожащим, как у барана голосом, проблеял:

      – Будь по легче, чай не бугая обнимаешь! Проходите, проходите, други мои дорогие. Мы