Старый Молот. Арсений Станиславович Булгаков

исключить пространство, где она находилась, из поля своего восприятия, будто там была черная дыра – солнце, на которое нельзя смотреть, поскольку помнил самое главное правило: не смотри в бездну, ведь она ответит тем же. Выяснять что там внутри, под илом бреда, он не собирался.

      Полтора часа минули, словно полтора века. Это не очередь в кабинет, а чистилище: не отвратительного ада и не радостного рая, а одно безмятежное лимбо. Говорят, что служивым при обороне Севастополя считали день службы за три, в таком случае Брутто можно было дать год за час. Лучше ежеминутно находиться под страхом смерти, питаясь щекочущим чувством острых ощущений, чем наблюдать, как скука медленно, но верно выворачивает наизнанку бессмысленность бытия, обнажая, словно скальпель, противоречия в убеждениях о наличии смысла в жизни.

      Брутто постоянно оборачивался к дверному проему с искренними, слезливыми, молящими глазами, надеясь узреть спасение. И вправду, каждый раз, оборачиваясь, он видел девичью тень. Ненароком он думал, что, возможно, это и есть тот врач, который просто ждет, пока сойдут с ума побольше народа, чтобы можно было лечить всех разом – такой особый врач-марксист с экономическим подходом. Или, может быть, врач сам заслушался сумасшедшей женщины, и тогда, наверное, ей самой необходим доктор. Возможно, и Брутто, и обладательница тени желали одного и того же: чтобы та женщина умолкла, сомкнула уста на век, встала и вышла – желательно в окно. Но оно, конечно же, было закрыто, при этом основательно, практически забито досками. Лишь редкие лучи пробивались сквозь толщу мертвых и порубленных деревьев.

      Тень то появлялась, становясь резче и четче, то размывалась и исчезала, приближаясь или отдаляясь. Шагов слышно не было, что не удивительно, ведь уши Брутто были залиты до краёв бредовыми речами поехавшей наркоманки. Он запрокинул голову и продолжал смиренно ждать. В его голове проносились суетливые и странные, сбивчивые мысли: «Наркотики, наркотики, алкоголь, сигареты, еда, вода, любовь, счастье, свобода и другие вещи, которые вызывают зависимости, запрещённые на территории Российской…» Его мысли смешивались с пространством, удручающей атмосферой, отколовшейся штукатуркой, плакатами о вреде употребления героина и их последствиях.

      Старая и большая телевизионная коробка, что громоздилась в углу, сама, осознавая свою убогость, крутила по циклу видео. Там молодая девушка рассказывала и показывала, как кололась шприцом прямо в пах для получения повышенного наслаждения. Её голос был слаб, а тело, расплющенное на больничной койке, изнемогало от своего пребывания на Земле. Но каждый раз, когда она условно укалывала себя в промежность, кончики губ её переходили в улыбку, и видео повторялось заново.

      В беспорядочном потоке он вспоминал цепочку событий, которая привела его сюда, и о том, что, несмотря на всю чернь того дня, что-то в нем было приятно. Со временем старуха потеряла интерес конкретно к Брутто и начала