Старый Молот. Арсений Станиславович Булгаков

обессмертить себя. С личным бессмертием, как известно, вышло глубокое несчастье, а человечество, прожив уже столько лет, просто не знало, куда себя деть, как причитающая бабка, она всё ходила и тяжело вздыхая, вопрошала у вечности – когда же уже придет конец? А он всё не приходил, и длинные тяжёлые дни тянулись под знаком черного круга: не дети солнца, а отпрыски черной дыры.

      Дверь предательски гнулась, глуша доносящиеся с обратной стороны звуки ударов и бесперебойный мат. Уже через несколько секунд перед Брутто развернулось настоящее театральное представление: ОМОН ворвался через хиленькую тоненькую грань, ложа в пол всех находившихся в квартире. Всё, что он помнил: тяжёлый удар в голову, окончательно лишивший остатки сознания, и летающую по комнате яркую сферу, издававшую натужный звук «Сегодня были задержаны…»

      Глава 1. «Исход»

      Жара и яркость – ярость солнца; гигантское количество отражающих поверхностей было в тайном сговоре с тяжелой поступью болезни. Она медленно от нервных окончаний шла к органам по венам и вскоре должна была дойти до головного мозга. Когда это произойдет, то сонливость, усталость и боль снова возьмут тело в осаду. Окружающий дивный старый мир только способствовал этому процессу. Мало-помалу, но каждый шаг на солнце давался труднее. Единожды вступив под солнце, более нет желания укрыться в тени, и нет мочи взглянуть на него прямо. А как было прохладно в пещере! Там была и родниковая вода, и столько места для фантазии, и так много стен для дегенеративного искусства. Остаться бы дома, и деревянными балками заколотить двери и окна, укрыть окна тяжелыми шторами, и беззаботно смотреть на ящик с интерпретациями других, который специально создан для таких моментов жизни. Однако жизнь вносит свои коррективы: «Брутто» должен был предоставить справку о том, что давно слез с тяжелых наркотиков и с чистой совестью, но не венами, имеет право устроиться на работу. Хоть и дело это, определённо бесполезное, как и все прочие бумажные заморочки великого бумагопрестольного царства. В действительности, человека, который не смог соскочить, и так видно сразу, он похож на гниющий овощ с характерным запахом, а кожа его выглядит так, словно неумелый дубильщик обтянул чей-то череп, да и ненароком перетянул, так что виднеются куски заветренного мяса. И, конечно, не нужно никакой справки: такого зомбибоя и так не возьмут на работу. Брутто, редко пробующий и единожды попавшийся на одной из диких бездумных вечеринок, должен был высиживать в очередях бесконечное количество часов.

      Кто говорил, что времени нет, что летящая стрела на самом деле не летит, был чертовски прав: именно такую свою характеристику время обнаруживает в больничных очередях. Здесь действительно черепаха не обгонит Ахилла, поскольку тут нет никакого движения, только статика в своем совершенном виде. Да и тем более, не важно, как ты быстро бегаешь, очередь движется со своей скоростью, игнорируя индивидуальные возможности, и бессмертие Ахилла не помогло бы ему, ведь в очереди так много обладающих ядом и бьющих в слабые места.

      Конечно, Брутто было грех жаловаться. Сплелись бы нити мойры как-нибудь иначе, сведи они его с каким-нибудь майором с желанием стать майордомом, и он оказался бы в куда более худшем пространстве на более длительный временной отрезок, хотя последнее предельно спорно. Так или иначе, но он стойко маршировал по пылающей от лета набережной, а вокруг него чуть ли не в духе «Весны Священной» кружились веселые и беззаботные граждане, радующиеся погоде и нежности природы. Они кружились на зеленеющих аллеях и рядом со свежеокрашенными дешевой эмалью заборами, среди древних скульптур и домов, вдыхая смрад затлевших и влажных подвалов, в которых уже не одно поколение бездомных проводило славные деньки.

      Общее приподнятое настроение только угнетало Брутто. В конце затяжного пути он в очередной раз поднимал глаза, буквально щупая окружение, пытаясь отыскать табличку с названием. Его шея хрустела, и блеск начищенных букв, ослепляя, сообщал: «Наркологический кабинет №25». Полуразбитые стены из кафеля, замызганные бетонные лестницы, отколовшиеся по краям, которые вот-вот должны низвергнуться в тартар. Брутто искренне верил, что такие здания сразу строились поломанными, как отдельный архитектурный стиль – арт-стагнация. Всё было увядшим, обветшалым, напоминавшим цветы, которые забросили. Врачи и медсестры вторили обстановке

      Груди их свисали до пола, а череда черных, как уголь, и редких усов скрежетали о потолки и стены. Казалось, что еще немного, и они окончательно потеряют человеческий вид, превращаясь в живое воплощение инсмаутской внешности. Врачи и медсестры, словно каракатицы, разбегались при виде человека не из своего круга; слово «пациент» звучало из их уст как шипящее проклятье. Они тут же стремились забиться в темные углы, куда не проникал свет через мутные и толстые больничные стекла.

      Этаж, на котором находился кабинет дежурного врача для неотложной скорой помощи, был похож на вековые заброшенные улии пустотных пчел, изымавших из эфира пустоту и наполнявших ею свои полые соты. Мимо Брутто пыталось пронырнуть хтоническое существо исполинских размеров, состоящее будто из желе. Она не смотрела на него и явно старалась пройти мимо в другой