Кинжал и монета. Книга 2. Королевская кровь. Дэниел Абрахам

мой король.

      Доусон, дойдя до арки, на миг замедлил шаг и посмотрел назад. Король Симеон сидел отвернувшись, лица было не разглядеть. «Я вижу его в последний раз», – напомнил себе Доусон и вышел.

      У ворот Кингшпиля он отпустил карету. Хотелось пройтись. Дорога от Кингшпиля до особняка Доусона была неблизкой, однако его это не заботило. Он поправил меч на поясе и двинулся вперед. В прежние годы он целыми ночами мог носиться по темным улицам и площадям Кемниполя то бегом, то верхом, напиваться так, что клонило в стороны, а потом, перегнувшись через перила моста, висеть до головокружения. В такую ночь, как эта, он прошагал бы лиг восемь или даже десять. От покоев умирающего короля до привычной гостиной собственного дома идти предстояло вдвое меньше.

      Несмотря на название, Серебряный мост через Разлом состоял из дерева и камня. Опоры его глубоко вонзались в стены громадной пропасти, уходящей на глубину, сравнимую с высотой Кингшпиля. На середине моста Доусон остановился, глядя на юг. Под ним в тени моста стая голубей кружилась над свалкой, неразличимой на дне ущелья за сумраком и туманом. Он стоял долго, не чувствуя ничего, кроме разбитости и боли. За спиной, перетекая с края на край моста, шумел обычный поток: крестьяне и аристократы, лошади и волы… На глаза Доусона наворачивались слезы.

      У входа в дом стояла незнакомая карета с гербом рода Скестинин. Старый раб-тралгут при появлении Доусона встал и поклонился, звякнула цепочка.

      – Мой господин, радостно видеть вас вновь. Когда ваша карета вернулась пустой, госпожа обеспокоилась. Она у себя, с Сабигой Скестинин. Ваш сын Джорей хотел бы побеседовать с вами, когда вам будет удобно. Он в вашем кабинете.

      Доусон кивнул, раб-привратник ответил поклоном.

      В передней зале охотничьи псы кинулись приветствовать хозяина, виляя лохматыми хвостами и радостно скалясь. Доусон, наклонившийся почесать их за ушами, не мог сдержать улыбки. Нет любви более преданной, чем любовь собаки к хозяину.

      Он подумал было заглянуть к Кларе прежде встречи с Джореем, однако ноги болели от ходьбы, а до покоев Клары пришлось бы шагать через весь особняк. Впрочем, он знал, зачем Джорей просил о беседе, и ожидал этого разговора с тех самых пор, как Клара его предупредила. Жестом остановив псов возле кабинета, Доусон вошел и затворил за собой дверь.

      Джорей стоял у окна, лучи послеполуденного солнца падали ему на лицо. Доусон вновь поразился тому, как сильно сын иногда бывает похож на мать – не столько овалом лица, сколько глазами и цветом волос. Совсем недавно он, еще тонконогий подросток, лазил по деревьям и дрался палкой вместо меча; теперь же перед Доусоном стоял широкоплечий молодой мужчина с серьезным лицом. И мечи его умели оставлять кровавые раны.

      – Отец, – приветствовал Джорей.

      – Сын. – Слезы, которые Доусон с таким трудом отогнал, снова грозили навернуться на глаза. – Судя по виду, ты в добром здравии.

      – Я вполне… Я хочу просить у тебя позволения по некоему поводу. И повод может прийтись тебе не по нраву.

      Доусон