Проклятие её моря. Карина де Сантис

а не ее смерть. А во-вторых, пока были и проблемки понасущнее. Разговор всегда успеется завязать.

      К тому же, не желая признаваться в этом даже самой себе, Адель откровенно боялась после того раза говорить с Солнышком о чем-то откровенном. Ее тогдашнее странное поведение и то, как Мигель зашипел на безобидную девушку, ясно дали понять – с ней что-то не так. Она, будто дикий зверь, пока не показывала своих клыков, но это вовсе не означало, что у нее их не было. Они были. И меньше всего Кидд хотелось бы, что ее загрызли.

      А посему пока было лучше не портить с ней отношений.

      Направляясь в капитанскую каюту, чтобы поделиться своей находкой, она украдкой наблюдала за бездельничающими пиратами. И старалась уловить обрывки их разговоров. Но, стоило ей оказаться рядом с говорящими, как все рты закрывались, а глаза холодно, исподлобья уставлялись на нее словно на врага. Оно и не удивительно. Эти волки искренне считали, что она тоже лгунья и предательница.

      Но, если бы они знали, что она сама пала от капитанской лжи, то все было бы иначе. К сожалению, Кидд осознавала, что не имеет права разглашать чужой секрет. Секрет, впитавшийся в чужую кожу под левой ключицей. Злосчастная русалочья метка, грозящая убить Хортенсию, если та не будет следовать условиям заключенного договора или не найдет свое спасение на Русалочьем острове. Ведь именно за этим они все и собирались туда плыть, а не за гребанными сокровищами.

      Чайка взяла на себя управление кораблем во время шторма. Яростно сжимая в руках штурвал, она терпела дождь, хлеставший ей в лицо и соленые волны, покрывающие ее с головы до ног. Перекрикивая раскаты грома, она отдавала команде приказы, сражаясь со стихией и упрямо пытаясь оставить свое судно на плаву.

      Адель полностью поддерживала ее в этом желании. Ей и самой не хотелось лишиться «Свободы», которая стала ее домом. Которую они безжалостно украли вдвоем у команды, по чьей вине погиб капитан Фред Обри. По чьей вине ее, Адель Кидд, хотели продать в бордель, а Хортенсию Обри сдать под опеку монашкам.

      И потому, не желая уступать высоким волнам и беспощадному ветру, Кидд наравне со всеми работала на палубе, дублируя приказы своего капитана и не забывая сказать кому-нибудь пару ласковых словечек, чтобы не филонили.

      Вот только в один миг сознание Кидд решило покинуть свою хозяйку. Последнее, что она помнила, был крик Сантьяго, а затем ее с головой накрыли холод и соль огромной волны. После этого мига она не помнила ничего.

      Очнулась старпом на палубе, ярко залитой золотым солнцем. Команда, будто камни на берегу моря, валялась на досках. Некоторые, приходя в сознание, пытались понять, что случилось. Другие осматривали себя, словно не верили, что остались живы. Третьи же, самые сообразительные, спешили на помощь товарищам. Тем, кого завалило тяжелой парусиной или едва не придавило обломками мачты. Как капитана, например.

      Адель думала, что они спаслись лишь чудом и украдкой перекрестилась, поблагодарив Бога за прекрасное спасение.

      Теперь