Азъ есмь Софья. Государыня. Галина Гончарова

верили. Ну и не надо, что он – убеждать их будет?

      Сами поймут. Когда все сбудется, тогда и поблагодарят. А пока пусть слушаются и лишних хлопот не добавляют!

      Ромодановский был весьма рад еще двум галерам – в хозяйстве все пригодится. А турки быстро начали себя чувствовать весьма и весьма неуютно. Казаки не собирались давать им спуску и даже если по нехватке сил не решались идти на абордаж, все равно умудрялись напакостить – подкравшись и от души обстреляв галеру.

      Вольной турецкой жизни приходил конец.

* * *

      Михайла Юрьевич Долгоруков смотрел на монаха злобными глазками:

      – Говоришь, ведомо тебе, кто отца моего сгубил?

      – Ведомо, князь. И ведомо, почему того убийцу не нашли.

      – Коли узнаю, что лжешь ты мне…

      – Коли хотел бы солгать – не пришел бы я к тебе сам, князь. Но в то время государь мне доверял, советовался…

      – А сейчас терпит с трудом.

      Симеон Полоцкий склонил голову. Это верно, у царицы он впал в немилость, а царь ей во всем потакает, потворствует бабской глупости! Нет бы прислушаться к мудрым словам, тогда б и не пришлось…

      Ладно. Не о том речь.

      – Что верно, то верно. Я в монастырь уйти хочу, но до того должен душу облегчить. Грех на мне, знал я об убийстве твоего отца – и не предотвратил.

      Налитые кровью глаза Михайлы злобно блеснули:

      – Кто?!

      – Сам государь.

      – Лжешь, собака!!!

      Симеон спокойно, хоть и стоило это немалых усилий, выдержал бешеный взгляд, покачал головой:

      – К чему лгать мне, князь? Тем более – так?

      Михайла задумался, а Симеон продолжил плести паутину лжи. Юрия Долгорукова, по его словам, отравили. И приказал то сделать царь, который решил, что после польских побед Юрия на место поставить не удастся. Казнить и не за что, а Романовы куда как худороднее. Вот и взял грех на душу…

      Кто сделал?

      По приказу царя – Ордин-Нащокин. Не по норову ему был Юрий Долгоруков. Слишком умен и силен, слишком любим в армии, слишком стрельцы его уважали…

      Михайла слушал, стискивал кулаки – и видел Симеон, что верят ему, еще как верят! Люди вообще склонны верить в худшее. Тем более, он столько времени пытался доискаться до истины…

      – Ты-то, князь, при царе безотлучно, а вот отец твой…

      – Отца я и царю не прощу, – выдохнул мужчина.

      Симеон внутренне собрался.

      Не простишь, конечно. Мы все сделаем, чтобы не простил. А поскольку ты к царю приближен, то и сделаешь все необходимое.

      А вот как сделаешь…

      Начиналась более жестокая политика. Сильная Русь – а одолев крымчаков, она бы стала куда сильнее – не нужна ордену иезуитов. Слишком опасно для них было православие.

* * *

      – Григорий! Слов нет! Отец в восторге будет!

      Алексей Алексеевич хвалил от души, уважительно именуя Ромодановского не Гришкой, а Григорием, – и боярин это оценил. Да, такое было у царей в обычае, боярина запросто могли назвать Ивашкой, и кинуть в него чем потяжелее,