Сказки Сфинкса. Юлия Деулина

рубины.

      Под ними – моё ли лицо?

      Моя ли жизнь?

      Колдун

      Красавица какова, какие шелка, да меха, да каменья, как походка легка. Да только крадётся тенью следом беда. Только волосы белы, как старухины космы, только кожа бледна…

      Гадала у студёной воды, на золе да песке, на крови, венок в реку бросив. Нагадала суженого, ряженого, он явился на черной лошади, в бороде седина, на поясе лента повязана, красная с червонным золотом. Молвил:

      – Дорогая, хорошая, я устал колобродить в жару да в метель. Накорми, уложи в постель, согрей!

      А глаза у него ночи черней, как у ворона, а ладонь его бледная да холодная. Обмерла вся, дрожит, а он улыбается. Шепчет:

      – Какая же ты красавица…

      Пригласила гостя в дом, напекла хлеба, а он цокает языком:

      – Милая, кровушки мне бы.

      Поднесла на блюдце расписном ему куриной крови, выпил, смеётся:

      – Вот у птицы доля! Ни летать не может, ни петь. Посадил её в клеть – мол, терпи, пока с топором не встретишься.

      А по бороде струйки текут красные. Испугалась, плачет, просится на волю, где ветер, где светит солнышко ясное.

      – Да разве держу я тебя, милая? Дом твой, сама пригласила. Сама гадала на крови, искала любви, просила луну. Услышал тебя колдун… А так-то, не сдержу тебя и силою.

      А она стоит – не шагнуть за порог. Птица без крыльев под топором, напевшая себе беду. И стонет душенька, надрывается, и щемит сердце, и шепчет колдун:

      – Какая же ты красавица… Я тебя одену в шелка, в меха, в каменья, будет походка твоя легка, будешь молода года и века!

      В глазах её страх и сомнение. Но сама гадала на студёной воде, на крови, звала суженого, ну что ж теперь говорить…

      – Милая, никому не нужен я. На порог бы меня не пустили. У меня глаз дурной, и черным-черно на душе, как в могиле. Раз пожалела – чего горевать. Уложи в постель, согрей, невелика беда. Ну пойдёт молва, что приютила чёрна ворона, пса бездомного, колдуна безродного. Да плевать! А кто скажет слово дурное в глаза, уж больше не сможет ничего сказать.

      Бороду вытер, глядит, не стесняется:

      – Какая же ты красавица…

      Красавица какова, какие шелка, да меха, да каменья, как походка легка, да пояс из красной ленты с червонным золотом. Только веет от неё бедою да холодом. Только волосы белы, да ступает смело под тенью ворона…

      Ворожея

      Что ж ты, девочка, не время горевать,

      пусть и выветрились все слова,

      пусть и вызверилась толпа,

      пусть идёт на тебя охота.

      Что ж ты, милая, не время плакать,

      зачерпни ковшом из колодца мрака,

      отрубай скорее птичью лапу,

      вырывай волчий коготь.

      Складывай косточки в нужном порядке,

      складывай камушки чёрные, гладкие,

      твори ворожбу без всякой оглядки

      на то, что будет следом.

      Не бойся, он тенью встанет к плечу,

      не бойся, дыханьем задует свечу,

      не бойся его, он не страшный ничуть,

      ему самому страх неведом.

      Когда он придёт, ему расскажи,

      как раньше жилось не в этой глуши,

      зачем променяла сытую жизнь

      на домик в заветной чаще.

      И как не хотела за князя идти,

      как