Однокурсники. Эрик Сигал

мере, я считал их друзьями) объяснить мне, они не стали ходить вокруг да около. Они напрямую сказали, что в Клубы старшекурсников евреев не берут. Правда, выражено это было в столь вежливой форме, что даже оскорблением не прозвучало.

      Папа, уже во второй раз мне отказывают в чем-то просто потому, что люди считают меня евреем.

      И как это объяснить? Ты всегда говорил, что мы американцы, «как и все остальные», и я верил тебе – и все еще хочу верить, – но, похоже, все остальные твоего мнения не разделяют.

      Может, избавиться от еврейского происхождения – это не то же самое, что снять с себя одежду?

      Возможно, поэтому на нашу долю и выпадают все предрассудки – а гордость теряется.

      В Гарварде много по-настоящему талантливых людей, которые считают, что быть евреем – некая особая честь. Это тоже сбивает меня с толку, ведь сейчас я вообще не уверен, что именно собой представляет еврей. Я знаю лишь то, что многие считают меня таковым.

      Пап, я действительно запутался и поэтому обращаюсь за помощью к тебе, к человеку, которого я уважаю больше всего на свете. Для меня важно во всем разобраться.

      Пока я не пойму, кем именно являюсь, то и не узнаю, кто я такой.

Твой любящий сын Джейсон».

      Отец не стал отвечать на тревожное письмо сына. Вместо этого он отменил все деловые встречи и сел на поезд до Бостона.

      Когда Джейсон вышел после тренировки по сквошу, он не поверил своим глазам.

      – Папа, что ты здесь делаешь?

      – Идем-ка, сынок, в «Дерджин-парк» и съедим там по большому стейку.

      В каком-то смысле выбор места все объяснял, потому что во всемирно знаменитом мясном ресторане, расположенном недалеко от бостонской скотобойни, не было ни отдельных кабинок, ни укромных уголков. Вывернув идею снобизма наизнанку, ресторан ставил банкиров и водителей автобусов в равное положение: все сидели за одинаковыми вытянутыми столами, накрытыми скатертью в красную клетку. Что-то вроде принудительной демократии для плотоядных.

      Возможно, Гилберт-старший и правда не понимал, что такая обстановка совсем не подходит для сугубо личной беседы. Возможно, он выбрал этот ресторан из-за атавистического желания защитить сына. Он накормит своего мальчика, чтобы хоть как-то компенсировать его обиду.

      В общем, среди грохота огромных фарфоровых тарелок и криков с кухни Джейсон понял лишь то, что отец был готов поддержать его. И всегда будет. Жизнь полна разочарований, и единственный способ справиться с мелкими неудачами – собраться с силами продолжать борьбу.

      – Когда-нибудь, Джейсон, – говорил он, – ты станешь сенатором, тогда те, кто сегодня отвернулся от тебя, пожалеют об этом. И поверь мне, сынок, это неприятное событие, причиняющее боль и мне самому, тогда уже не будет ничего для тебя значить.

      Джейсон проводил отца до Южного вокзала – его поезд уходил в полночь. Прежде чем зайти в вагон, старший Гилберт похлопал Джейсона по плечу и сказал:

      – Сынок, я любил тебя больше всех на свете. Никогда