В этом аду – ты мой рай. Tera Veldrin

плечом к стеклу, и смотрела, как в раковине медленно оседают лепестки.

      Фиолетовые.

      Белые.

      Чёрные.

      Цветы, которые даже во сне не принесут покоя.

      Энн бросила взгляд на букет.

      Подошла.

      Склонилась – почти уважительно.

      – Это не розы, – заметила она. – И не я тебе их подарила. Хотя могла бы. Кто?

      Я всё ещё молчала.

      Потому что иногда, чтобы не соврать, нужно сначала успокоить собственную кожу.

      Я повернулась к ней. Медленно.

      Губы были сухими.

      Сердце – нет.

      Я посмотрела ей в глаза. И сказала:

      – Ты когда-нибудь получала цветы, от которых хочется закрыть глаза… и спрятаться?

      Энн остановилась.

      Даже дыхание у неё изменилось. Потому что вопрос был не про букет.

      Он был про страх – страх, который пахнет орхидеями и почерком мужчины, чьё «пока» звучало как предупреждение.

      Она села на край кровати.

      Я осталась стоять.

      – Кейт…

      – Я не жалуюсь.

      – Я не спрашиваю. Я просто… ты боишься?

      Я вздохнула.

      Всё внутри меня хотело сказать: нет.

      Но – напряжена была шея.

      И плечи.

      И запястья, которыми я обнимала себя – без причины.

      – Нет, – я улыбнулась. – Я не боюсь. Но я не уверена… что хочу знать, что будет дальше.

      А он – уверен.

      Вот и всё.

      – Давай сегодня не будем делать вид, что мы отдыхаем от мужчин, – сказала Энн, накидывая на глаза очки, она выглядела как будто кто-то взял солнечный свет, перемешал с персиковым мороженым, добавил щепотку французского шика и вылил всё это в человеческую форму.

      Её кожа – фарфор с живыми веснушками, будто она родилась из поцелуя лета.

      А глаза? Глаза Энн – это два океана с GPS-навигатором в твою неуверенность.

      – Я пригласила Нико. Он должен подойти к кафе через пятнадцать минут. Будь мила.

      – Я всегда мила. Особенно на голодный желудок, – ответила я, натягивая волосы в нечто, похожее на порядок.

      Это был не мой день, чтобы блистать.

      Но иногда лучше быть тихой – и наблюдать.

      Мы выбрали столик под зонтом.

      Терраса кафе напоминала старую открытку: немного потёртая, но от этого – только более настоящая.

      Воздух был утренним – смесью кофе, булочек и лёгкой, непроговоренной тревоги.

      Я смотрела в чашку, пока Энн проверяла губы в зеркале и строила планы на встречу так, словно шла не на свидание, а на собрание родительского комитета.

      – Вот и он, – сказала она. И в голосе было то же, что слышно в музыке, когда скрипка впервые берёт верх над роялем.

      Есть мужчины, которые входят в комнату – и ты продолжаешь разговаривать.

      Никo, oн подошёл спокойно. Без спешки.

      Его волосы были чуть растрёпаны, как будто кто-то уже провёл по ним пальцами.

      Челюсть – чёткая, сильная, с легкой щетиной.

      Глаза были мягкими. Но внутри них был кто-то, кто давно не прощал сам себе ошибок. Слишком красивый. Слишком