Тайна фамильного перстня, или Три лепестка магнолии. Вера Анатольевна Прокопчук

купюры, уплаченные в качестве аванса, я робко спросила:

      – И как ты собираешься решить этот вопрос?

      – Рэйвен, я хочу познакомить тебя с нашим новым сотрудником; он сообщил мне весьма интересную информацию. И я, подумав, решил его нанять, а то нам вечно людей не хватает…

      И сделал знак кому-то в соседней комнате.

      В комнату вошел юноша с каштановой шевелюрой. Простоватое лицо в веснушках, шикарный разворот плеч, и зеленые глаза, смотревшие на мир с живым интересом.

      – Бервелл Пирс, – представился он мне с небольшим поклоном; на лице его было написано явное смущение.

      – Рейвен Блейк, – я протянула ему руку.

      – Моя приемная дочь, правая рука и верная помощница, – отрекомендовал меня Дайорелл.

      Стук в дверь прервал нашу беседу. Служанка Ханна, появившись в дверях, доложила, что нас желает видеть инспектор полиции Мюррей.

      – На ловца и зверь бежит, – пробормотал Дайорелл, – авось договоримся насчет спасения бедных малюток.

      Глава 4

      Вечером того же дня, часов в шесть, меня грубо втолкнули в тюремную камеру.

      В ней уже сидели тринадцать девушек. Вид у них был подавленный; глаза заплаканные, носы от слез – розовые, как у кроликов. Тем не менее, их платья, несмотря на помятость, все же были платьями благопристойных юных дам. Тогда как мой (тщательно продуманный) наряд – заштопанное платьишко с несвежим воротничком, с подолом, удлиненным за счет ткани другого цвета, дополненное рваной кофтой с чужого плеча и видавшими виды ботинками; а также неопрятные волосы клочьями (я их смазала маслом и пересыпала мукой, чтобы достичь нужного эффекта) – все кричало, что перед вами обитательница городского дна. Последним штрихом к портрету падшей девы был огромный, иссиня-черный фонарь под глазом.

      Войдя в комнату с видом, в котором смешивались робость и нагловатость – типичная смесь для уличной девчонки, которая не знает, какую тактику придется выбрать в следующий момент, нападать или отбиваться – я ухмыльнулась и подала голос:

      – Привет, девки! За что вас замели?

      Юные дамы гордо поджали губки и задрали носики. Они еще не поняли, что в том месте, куда они попали, их статус, который был у них в реальном мире, ничего не значит – здесь, в тюрьме, они будут не только наравне в любой уличной воровкой, но и ниже ее…

      – Чё молчите? Али шибко гордые? Ну, тут вашу гордость быстро вышибут, – я вздохнула, – меня вот поймали, когда часики у одного фраера вытащила… Хорошие часики были, на цепочке… даже обидно, как обмишурилась!

      – Воровать – это нехорошо! – звонким голоском возмутилась одна малютка, видимо, самая юная из них. На ее мордочке был праведный гнев воплощенной Добродетели, впервые столкнувшейся с Пороком.

      – Ну, вы тут тоже не за хорошие дела сидите, как я полагаю, – возразила я.

      Личико девочки исказилось, губки задрожали и она разрыдалась, уткнувшись в ладошки, успев выкрикнуть перед этим:

      – Неправда! Нас оклеветали!

      – Это бывает, – согласилась