Я отвечаю за все. Юрий Герман

шел о том, следует или не следует взрывать стены седого монастыря, построенного еще в екатерининские времена. Какой-то бывалый солдат с усами и с проломанным козырьком фуражки кричал, что стены эти кушать не просят, а места на реке Унче сколько угодно, если строить новый речной вокзал, то, пожалуйста, вон оно, место под взгорьем, – и удобно и красиво, метров пятьдесят только дороги вывести.

      – Красотища же, – сказал другой человек, тоже, видно, вернувшийся с войны, – да и не хватит ли взрывать?

      Среди товарищей в шляпах возвышался человек гораздо крупнее их ростом, про которого Богословскому сказали, что это и есть сам Золотухин. Золотухин был без всякого головного убора и в криках не участвовал, он лишь внимательно и строго слушал, вглядываясь в говорильщиков спокойными глазами и слушая все мнения с вниманием и интересом.

      – Ну а вы что, полковник? – осведомился он, обернувшись к Богословскому. – Вы почему ругаетесь?

      – Потому что много глупостей навиделся и более их видеть не желаю, – насупившись, ответил старый доктор. – Это в Москве приходится ломать, потому что там другого выхода нет, да и то, бывает, нашелся бы, а у нас-то? Аж ветер свищет, земли сколько, зачем же своего прошлого сознательно себя лишать?

      Тот, кого назвали Золотухиным, слушал внимательно. Но Николаю Евгеньевичу почему-то казалось, что «сам» хоть и слушает, но «прослушивает», и он выстрелил из пушки:

      – У Николая Васильевича Гоголя еще выражена та мысль, что оно чем больше ломки, тем больше означает деятельности градоправителя, – таким снарядом ударил Богословский по Золотухину. – Вот я что думаю, глядя на все эти взрывания.

      Золотухин вдруг захохотал, и такой был у него великолепный, басистый, раскатистый смех, что даже Николай Евгеньевич, не склонный в данное время ни к каким смешкам, улыбнулся навстречу.

      – Вы что же тут, проездом или как? – спросил «сам». – Или, может быть, здешний?

      – А почему это вас интересует?

      – А потому что, товарищ полковник, многие люди Унчанск минуют, а нам люди позарез нужны.

      Народ вокруг, присмирев от начала доброго разговора, попристальнее разглядывал Богословского, и вдруг его кто-то даже узнал, назвал по имени-отчеству и сразу же, заробев, смолк.

      – Слышал про вас, – протягивая Богословскому руку, сказал Золотухин, – рад вашему возвращению. Давайте познакомимся. Нам тут скандалисты до крайности нужны, а про вас рассказывают, что вы скандалист из примерных. Так, значит, чем больше ломки, тем больше деятельности?

      И, обернувшись к своей комиссии, он сказал не без яда в голосе:

      – Так что же, товарищи? Я предполагаю, что со взрыванием над нами не каплет?

      Выбравшись из толпы, Богословский, хромая (покалеченная нога уже успела разболеться за рейс через город), спустился к временной пристани и первым занял место в катеришке кубового цвета, наверное на днях демобилизованном из военной речной флотилии.

      Осеннее солнце не щедро и без тепла освещало широкие воды Унчи, еще более