Всемирная история. Том 2. История Греции. Филипп-Поль де Сегюр

Марс и Юнона сражались, одни чтобы разрушить, другие чтобы спасти Трою, до тех пор, пока Юпитер, монарх вселенной, чей знак заставлял дрожать землю и небеса, не собирал свой огромный и небесный совет, не произносил приговор, продиктованный Судьбой, и не заставлял все остальные божества подчиниться ему.

      Таким образом, религия греков, непоследовательная в своей системе, смешивала множество пагубных ошибок с небольшим количеством полезных истин. Она оживляла, но и искажала все; и если, с одной стороны, она учила существованию богов и бессмертию души, если она обещала награды за добродетель и наказания за преступления, с другой стороны, она поощряла преступные страсти и обожествляла порок.

      Этот несовершенный культ мог породить лишь распущенную мораль, но он предоставлял политике мощные средства для использования доверчивости народов. Их занимали празднествами, поражали таинственными обрядами; их пугали; их успокаивали оракулами и предзнаменованиями. Воображение, не ограниченное никакими твердыми принципами, не знало границ. Ничто не было разумным; все было чудесным: и эти героические народы походили на блестящих и доверчивых детей, развлекаемых сказками, воспитанных на баснях и управляемых поэтической религией.

      История была для них лишь драмой, увлекательный сюжет которой, полный чудес, был начертан судьбой и разрешался вмешательством некоторых божеств Олимпа.

      Эта картина, или, скорее, этот набросок греческой религии, позволяет понять влияние, которое она должна была оказывать на их характер и поступки.

      Народы, управляемые столь противоречивыми принципами, отданные на волю своего воображения, сбиваемого с толку множеством басен, жили в мире иллюзий и неизбежно должны были предстать перед нами как смесь света и невежества, мудрости и безумия, героизма и суеверий, добродетелей и страстей, что до сих пор пленяет наш ум, даже оскорбляя наш разум, и что, в зрелости веков, несмотря на строгость истинной религии и просвещенной морали, все еще возвышает нашу мысль, воспроизводится под кистью наших художников, в песнях наших поэтов и продолжает очаровывать наши воспоминания; подобно тому, как в старости мы любим вспоминать сказки, окружавшие нашу колыбель, и игры, которые развлекали нас в детстве.

      Некоторые мудрецы, оставляя народу басни и чудеса, изучали природу и искали истину. Никто в современную эпоху еще не превзошел их в той части морали, которая учит сохранять душу в спокойном состоянии и находить счастье вдали от излишеств. Их сочинения являются богатым источником, из которого с пользой черпают все моралисты, желающие изображать и бороться со страстями. Но их метафизика, их объяснения творения, судьбы и явлений нашей интеллектуальной природы не основываются на каких-либо твердых принципах, часто лишены разумности, хотя и блещут остроумием; и их философские мечтания столь же мало мудры, как и эта поэтическая теогония и народная мифология, являющиеся