1977. Александр Александрович Скок

а как же вы обратно пойдете? – робко пролепетала девушка, голос дрожал, от страха перед тем, что все это еще не закончилось.

      Я заставил себя взять под контроль нервную дрожь, медленно выровнял дыхание и постарался сделать лицо спокойным, хотя внутри все еще что-то леденило. Развернулся. В тамбуре подъезда царил полумрак. Тусклый свет едва пробивался сквозь запыленные окна. В этот момент я заметил, как она перешла на «вы». Странное ощущение, будто поставили между нами барьер.

      – Подожду. Они же когда-нибудь уйдут, – сказал я, и мой голос, казалось, растворился в пустоте этого подъезда.

      – А если нет? – ее голос прозвучал мягко, но с тревожной ноткой, видимо она уже видела, как псы ждут меня, стоя на страже до самого конца и в конце концов рвут меня на части.

      – Что за чушь! Они не станут торчать под дверью вечно.

      – А вдруг будут?

      – Вряд ли, – я усмехнулся, хотя внутри не было ни капли веселья. – Жрать захочется, сами уберутся.

      Мы поднялись по лестнице, остановились между вторым и третьим этажом у окна, из которого открывался вид на двор. Псы все еще лаяли, но уже без той дикой ярости, которая была прежде.

      – Спасибо вам, – ее голос был тихим, почти неуверенным. Она теребила ручку своего портфеля, избегая взгляда. – Если бы не вы, они бы меня загрызли.

      Я посмотрел на нее. Голубые глаза, чуть опущенные в пол, милое лицо. Невысокая, на фоне моих 185 сантиметров она едва доставала мне до плеч. Все в ней было аккуратным, она создана специально для того, чтобы ей любоваться. Я заметил, как пальто мягко облегало ее фигуру.

      Девушка не смотрела на меня. Ее смущение было почти ощутимым.

      – Не за что. Как давно эти псы здесь обитают?

      – Двор всегда был тихим. Эта свора не здешняя. Видимо откуда-то пришла.

      – Надо сообщить, куда следует. Иначе рано или поздно кого-нибудь точно загрызут.

      – Я отцу скажу.

      – Отец с собаками работает?

      – Нет. Он в милиции.

      Я кивнул. В принципе, мне было абсолютно все равно, как они там решат этот вопрос с бродячими псами. Мы стояли в тишине подъезда. За окном лай почти стих, какая-то одна дворняга все никак не могла угомониться. Я смотрел на девушку, а она упорно не поднимала глаза, разглядывая что-то у себя под ногами. Тишина подъезда сгущалась, в воздухе зависло что-то невидимое, но ощутимое. Я огляделся. Свежая синяя краска на стенах, белая побелка. Окно мутное от пыли, рама аккуратно покрашена. Странно было видеть такой чистый подъезд – ни надписей, ни запаха кошек. Только тихое гудение счетчика на этаже напоминало, что это обычный подъезд.

      – Мне нужно идти. Спасибо за все, – девушка вдруг нарушила молчание, решившись поднять глаза. Но едва наши взгляды встретились, она тут же опустила их, будто прикоснулась к чему-то обжигающему.

      – Не за что, – ответил я. – Удачи.

      Она начала подниматься по лестнице, и тут я, сам того не планируя, вдруг спросил:

      – А как тебя зовут?

      Она застыла. Момент, в котором решается что-то большее, чем просто