Дженни Герхардт. Теодор Драйзер

веселой и воодушевляющей. Огромные окна выходили не только на главную, но и на смежные улицы, снаружи сквозь них виднелось множество комфортабельных кресел, расставленных для удобства постояльцев. Просторный вестибюль совсем недавно перекрасили заново. Пол и стены покрыли белым мрамором, который постоянно полировали до блеска. Перила монументальной лестницы были из орехового дерева, а в ступени вделаны латунные полосы. Для газетного и табачного киосков выделили отдельный укромный уголок. Под изгибом ведущей вверх лестницы располагались стойка портье и служебные помещения, отделанные благородным деревом и украшенные новомодными газовыми светильниками. В дальнем конце вестибюля за дверью можно было разглядеть парикмахерскую с креслами и бритвенными приборами. Снаружи обычно виднелась пара-тройка омнибусов, подъезжающих или отбывающих в соответствии с расписанием поездов.

      Клиентуру этого караван-сарая составлял самый цвет политики и высшего общества штата. Целый ряд губернаторов квартировался, будучи в должности, именно там. Два сенатора Соединенных Штатов, случись им оказаться в Коламбусе по делам, снимали в отеле номера с отдельной приемной. Одного из них, сенатора Брандера, владелец отеля числил более или менее постоянным жильцом, поскольку тот большую часть времени находился в городе и не имел иного жилища, так как был холостяком. Среди прочих, не столь постоянных гостей, числились конгрессмены, члены законодательного собрания штата наряду с лоббистами, коммерсанты, представители высокооплачиваемых профессий и, помимо их всех, целая плеяда непонятных личностей, чьи приезды и отъезды, впрочем, вносили свой вклад в присущие этому месту калейдоскопические блеск и суматоху.

      Оказавшиеся в этом блистающем мире мать с дочерью видели вокруг себя лишь нечто совершенно им недоступного и запредельного уровня. Даже прикасаться к чему-либо они опасались из страха что-то испортить. Огромный, устланный красным ковром коридор, который предстояло подмести, исполнил их такого благоговения, что они не позволяли себе поднимать глаза или повышать голос. Когда дело дошло до мытья ступеней и полировки латунных полос на величественной лестнице, женщинам пришлось бороться с собой: матери – чтобы преодолеть робость, дочери – стыд перед тем, что она вынуждена работать на людях. Под ними распростерся внушительный вестибюль, и мужчины, которые то и дело заходили туда отдохнуть или покурить, могли видеть их обеих.

      – Разве тут не замечательно? – нервно спросила Женевьева, скорее чтобы заглушить беспокойство, чем с какой-то иной целью.

      – О да, – ответила мать, которая, стоя на коленях, старательно, но неловко выжимала тряпку.

      – Чтобы тут жить, наверное, кучу денег нужно иметь.

      – Да, – согласилась мать. – Ты, главное, по углам не забывай протирать. Смотри, вот тут пропустила.

      Дженни, которую этот упрек даже приободрил, со всем старанием взялась за дело и стала, не поднимая взгляда, тщательно полировать латунь.

      Так, аккуратно