Проклятый дневник. Ульяна Тесля

был сырым, с привкусом земли, и в нём витало что-то неуловимое, как предчувствие, что Старозёрск не отпустит её так просто.

      Ей нужно было уйти. Столица стала клеткой – бесконечные пробки, гул машин, толпы, что толкались на улицах, и запах асфальта после дождя, что резал её воспоминаниями о нём. О том, кто клялся в любви, а потом предал, оставив её с пустотой в груди и разбитыми мечтами. Она бросила журналистику после той истории – копаться в чужих тайнах стало невыносимо, когда её собственные раны ещё кровоточили. Старозёрск, с его двадцатью тысячами жителей и старинным уютом, обещал тишину. Объявление нашлось случайно: особняк на окраине, XIX век, просторный, с высокими потолками и большими окнами, по цене, от которой захватывало дух – слишком низкой, чтобы не насторожиться. Аня позвонила хозяйке, старухе с хриплым голосом, и та заверила: «Дом в порядке. Открыты гостиная, спальня, кухня – остальное заперто. Предыдущая жилец уехала внезапно, оставила кое-что, но это ерунда». Аня решила рискнуть. Ей нужен был новый старт, а не чужие проблемы.

      Городок встретил её тишиной, нарушаемой лишь шагами редких прохожих, что спешили домой, и скрипом ржавых фонарей, бросающих пляшущие тени на брусчатку. Дома стояли невысокие, с большими окнами, за которыми мерцали слабые огоньки, будто Старозёрск жил в полусне. Когда-то здесь кипела жизнь – фабрика гудела, улицы звенели голосами, но с её закрытием городок словно выдохся, оставив лишь эхо былого. Аня сверилась с телефоном, где хранилось фото объявления с адресом, написанным ровным почерком. Она шагнула вперёд, чемодан гудел колёсиками по камням, а тени фонарей следовали за ней, как молчаливые провожатые.

      Особняк возвышался на холме, окружённый парком, где голые деревья гнулись под ветром, напоминая стражей с кривыми руками. Его тёмные кирпичные стены, резные наличники на окнах и кованые перила балконов хранили величие прошлого. Три этажа, шпили, что пронзали туман, десятки окон, глядящих в пустоту. Тишина здесь была густой, почти осязаемой, и только скрип крон нарушал её, шепча что-то на языке, которого Аня не понимала. Она заметила отсутствие птиц – ни воробьёв, ни ворон, ни даже голубей, только ветер, холодный и настойчивый, звал её ближе.

      Аня толкнула ржавую калитку, прошла к двери – массивной, деревянной, с резьбой в виде листьев и завитков, что казались живыми в полумраке. Ключ щёлкнул в замке, и дом выдохнул ей навстречу холодный воздух, пропитанный сыростью и запахом старого дерева. Внутри было темно, свет луны пробивался сквозь щели занавесок, рисуя полосы на пыльном полу. Высокие потолки с потрескавшейся лепниной, лестница, уходящая в мрак, и тени, что дрожали на стенах, вытягиваясь длиннее, чем должны были. Она оставила чемодан у стены, её шаги гулко отозвались в холле. Тишина шевелилась – шорох ветра за окнами, скрип половиц, слабый гул, как дыхание дома, что следил за ней.

      – Есть кто? – позвала она, напевая мелодию, чтобы заглушить дрожь в голосе. Ответа не было, но наверху что-то шевельнулось – тихо, как шорох ткани или осторожный шаг. Аня подняла голову, всматриваясь в темноту лестницы. Ничего, только тени, что казались живыми. Она тряхнула головой, отгоняя тревогу. Старый дом, просто старый дом, повторяла она про себя, но мелодия стала тише, почти шепотом.

      Гостиная встретила её холодом и тишиной. Свет выключателя осветил высокие окна, выходящие на парк, и мебель: шкаф с мутным зеркалом, диван с потёртой обивкой, стол у стены. На тумбочке лежала книга – старая, с потемневшей обложкой, оставленная прежней жилец. Аня бросила на неё взгляд, но не тронула, напевая мелодию, пока раскладывала вещи. Свитера легли в шкаф, ноутбук – на стол, чайник зашумел на кухне, наполняя воздух ароматом трав. Усталость навалилась, но сон не шёл. Она сидела у окна, глядя на парк, где тени шевелились в темноте, как живые. Вдруг где-то наверху скрипнула половица – резко, как будто кто-то наступил. Аня замерла, сжимая чашку, но звук не повторился. Она выдохнула, отгоняя холодок, что пробежал по спине.

      На следующий день она пошла в магазин на углу. Внутри пахло свежим хлебом и специями, за прилавком сидела женщина лет пятидесяти, полная, с любопытным взглядом. Рядом две старухи шептались, их голоса были низкими, но резкими.

      – Опять кто-то въехал, – качала головой одна, в выцветшем платке. – Долго ли задержится?

      – Молодая, городская, – вздохнула вторая, с седыми кудряшками. – Как Катерина тогда…

      Аня взяла бутылку воды, чувствуя, как их взгляды жгут затылок.

      – Помню Катерину, – с нажимом сказала седовласая. – Кричала, что тени ходят за ней. А до неё – другие. Все молодые, все в том доме.

      – Может, эта другая, – буркнула первая, но голос дрогнул, будто она сомневалась.

      – В том доме иначе не бывает, – вставила продавщица, её хриплый голос резанул слух. – Стоит себе, крепкий, а пустует. И не просто так.

      – Я-то знаю, что там было, – седовласая понизила голос, шепнув что-то подруге. Та перекрестилась, бросив взгляд на Аню.

      Аня расплатилась, её руки дрожали, пока она ставила бутылку в сумку. «Сплетни», – убеждала она себя, шагая домой, но слова застряли в голове, как заноза. Напевая мелодию, она пыталась отогнать тревогу, но ритм сбивался.

      Прошла