Горизонты времени. Виктор Рогожкин

лёгкой гари, палёного керосина. Терпкий, обволакивающий, впитывающийся в одежду, в кожу, в память.

      Помню, как мы, осоловевшие от тепла, рухнули на лавки, забыв и про охоту, и про холод.

      А потом, когда вернулись домой, я неделю валялся с гриппом и с тех пор даже слышать не хотел о новых вылазках на природу.

      Войдя в дом, я огляделся. В свете лампы проступали знакомые черты деревенского жилья: длинная лавка, массивный деревянный стол, к которому, казалось, приросло несколько некрашеных табуретов. Направо – дверь, налево – занавеска, за которой угадывались тени. Из-за неё доносился глухой полушёпот.

      Я напряг слух и разобрал голос Сидора:

      – А ещё он люльку свою поджигал без огнива! Да дым пущал чуть не на сажень!

      Не успел я удивиться, как дверь скрипнула, и в комнату вышла сухонькая бабка с морщинистым, как печёное яблоко, лицом. Глаза её блестели лукаво, но голос был хриплым, сухим, точно её всю выветрило северным ветром.

      – Добрый вечер, барин! Проходи, мил человек, вот там хозяин изволит вас принять, – скрипуче проговорила она, указав на занавеску, и тут же исчезла во тьме дома.

      Сидор, завидев меня, тут же переменил тон и уже ровным, будничным голосом докладывал:

      – Сторговался я за селитру, батюшка, два рубля – пять мешков, а просили-то все десять! А вот и барчук Андрейка, довёз его до вас, теперь позвольте мне откланяться!

      Высокий бородатый мужчина, сидевший за столом, не глядя, сунул что-то в руку Сидору, который тут же исчез за дверью.

      Затем хозяин, как я понял, это был он, развернулся ко мне, чуть прищурил глаза и произнёс:

      – Здравствуйте, молодой человек, как вас звать-величать?

      Энгельгардт

      При свете уже знакомой мне керосиновой лампы я разглядел самого Александра Николаевича. На первый взгляд, его возраст был очень солиден, но я понимал, что ему не больше сорока лет.

      Серьёзный. Одет в красную фланелевую рубашку. Небольшая бородка с начинающейся сединой. Волосы до плеч. Внимательные глаза с уголками, опущенными вниз.

      Опешивший, я стоял, и разглядывал знаменитого профессора как реликвию минуты две.

      Пока снова не услышал его голос. – Проходите, проходите, очень прошу, вот сюда, пожалуйте, садитесь.

      Он поднялся ко мне навстречу, и я заметил, что он был немного пьян.

      А Энгельгардт продолжал расспросы, не дожидаясь ответов от меня:

      – Вы не ужинали? Авдотья! Подай на стол голубушка, да поскорее! Откуда пожаловали?

      У меня перехватило дыхание, ведь от начала этого разговора зависела вся моя дальнейшая судьба. Как объяснить, кто я и откуда? Ведь тут, в этом времени я – никто, и зовут меня – никак!

      Ещё и Васька чёрт знает где! В трудные моменты у меня всегда включается наглость.

      – Александр Николаевич, меня к вам привела сама судьба. Рассказать об этом я могу только исключительно конфиденциально, – я постарался сказать это очень уверенно и тихо.

      Стало заметно, как у него дрогнуло лицо, и дёрнулась скула. И тут опять вспомнились его «Письма из деревни».

      Ведь