Пандемия паранойи. Андрей Михайлович Глущук

Сашку и боюсь, что он всё прочитает в них. Но сын на меня не смотрит. Он думает о своём.

      – Нет. Потом. Я сейчас. – Сашка уходит в дом. Спустя пару минут возвращается с двумя обрезками водопроводной трубы.

      – Славная охота, – пытаюсь иронизировать, но слышу, как дрожит мой голос, – С трубами против автоматов.

      – Ничего. Зато не с голыми руками. – Сашка не глядя сует мне в руку трубу.

      – Подожди, – я вспомнил о пистолете. – Помоги.

      Опираясь на руку сына поднимаюсь с пола, подхожу к стеллажу и беру оружие.

      – Откуда? – Сашка, наверное, впервые видит пистолет так близко. Его глаза загораются неподдельным интересом. – Батя, дай подержать?

      – Потом.

      – Ладно, батя, вперёд.

      Вот теперь я готов к подвигу. Сын принял командование, и у меня нет выбора. Проходим уже надоевшим маршрутом по кольцам лаза, выбираемся наружу.

      – Подожди. Давай следы уберём. – Я оглядываюсь на люк выхода и понимаю, что вся моя маскировка пошла коту под хвост. За ночь и утро мы вокруг входа натоптали так, что по отпечаткам обуви можно прочитать не только место «совершенно секретного» люка, но и наши биографии вплоть до детского сада.

      – Батя, потом. – Сашка не хочет останавливаться на полпути.

      – Потом, нам нужно будет куда-то вернуться. Я не хочу, чтобы нас здесь ждали.

      – Хорошо. – Сашка уже весь там, в схватке с ненавистным врагом и не желает задерживаться ни на секунду. Но моя логика ему понятна, а следы на земле не оставляют право на дискуссию.

      Быстро ветками разметаем листья, присыпая отпечатки ног. Поправляем дёрн и снег на крышке люка. Всё: поводы для задержки исчерпаны.

      – Пошли, – командую на правах старшего. Но Сашки рядом нет. Он уже у забора.

      – Смотри, – сын сдвигает металлический лист. Отсюда отлично видно весь наш двор. Стол, за которым мы вчера с таким аппетитом уминали шашлыки, завален объедками и консервными банками. Вокруг стола человек десять небритых мужиков в давно нестиранных робах. Лицом к нам, практически напротив – Лена. За её спиной стоит Акрам.

      – Тётя Лена!

      – Вижу. Помолчи. – Я вслушиваюсь в обрывки разговора за столом и пытаюсь понять: что происходит.

      – Кушай, женщина. – Голос Акрама спокойный, почти ласковый.

      – Не хочу. – Я знаю это выражение глаз. Лену сейчас можно резать, можно жечь или топить по методам святой инквизиции – она не изменит своего решения. Не потому, что Лена ведьма. Потому, что женщину, закалённую 90-ми, запугать сложно.

      – Я еду даю. Ты не хочешь. Потом будешь хотеть. Я не дам. – Акрам не злится. Он учит. – Не потому, что жалко. Я щедрый. Потому, что женщина должна делать то, что сказал мужчина.

      – Свою женщину учи. – Лена всё время смотрит куда-то в сторону ели. Что она там видит, я не понимаю. Может быть – это просто способ не глядеть на врага. А может, ряд смородины, окаймляющий дорожку к ёлке и палатка скрывают от меня что-то важное.

      – Мою