Пандемия паранойи. Андрей Михайлович Глущук

Их не жаль. А главных героев пули не берут, и дамасская сталь о них крошится, как как утренний ледок на осенних лужах. Неужели Маша может быть расходным персонажем в триллере нашей жизни? Это мысль кажется мне абсурдной и нелепой.

      За Сашку я почему-то не беспокоюсь. Он знает в округе все тропинки, молодой, быстрый. Пока Сашка один, за ним не угнаться. Вот вечером, если решит вернуться сюда со своей девушкой, он станет уязвим. Но до вечера ещё дожить надо. И ему и нам.

      «И нам». – На этой фразе мой мозг переключается, как стрелка на железнодорожных путях и состав, гружёный тяжёлыми мыслями и головной болью, летит уже в новом направлении: «Друзья рискуют жизнью, а я лежу в бетонном бункере, как мешок с макаронами из неприкосновенного запаса, как будто меня ничего не касается».

      Человек – существо странное. Для нас, зачастую, важнее правильными казаться, чем правильно поступать. Я понимаю, что поступаю глупо, но снова нанизываю на себя бетонные кольца лаза. Наверх пробиваюсь с трудом: Серёга с Леной обо мне позаботились и, уходя, закрыли выход. Всего лишь сдвигаю крышку люка, но мне кажется, что пытаюсь в одиночку растолкать «БеЛАЗ» в гору.

      Солнечный день падает на меня слепящими искрами, отражается от лужи на полу и беспокойными бликами гладит серый бетон. Жмурясь, гляжу на огненный шар у себя над головой. «Время к полдню… Сколько же я провалялся в бункере? Час? Два? Три? Сутки?».

      Солнце исчезает, и я медленно поднимаю голову к тени, заслонившей выход.

      – Батя, привет. Ты кого сторожишь? – Сашка разглядывает меня с верху, – Что с головой?

      – Пустяки, бандитская пуля, – я ещё не закончил мысль, но уже понимаю, что аллюзия не сработает. Крылатые фразы из старых советских комедий для нынешней молодёжи так же бессмысленны, как для меня их отсылы к продукции Марвел.

      – Серьёзно? В тебя стреляли?

      – Да, – а что здесь ещё скажешь?

      – А где все? – я понимаю, что для сына это дежурный вопрос. Он уверен, что ничего фатального в его отсутствии произойти не могло. По крайней мере, с нами. Я не хочу разрушать его иллюзии. Я не хочу отвечать на его вопрос. И потому, что тяжело говорить и потому, что тяжело говорить об этом.

      – Ты один? – перевожу разговор.

      – Ну… Там никого нет. Может быть, Дашку родители забрали. У них здесь коттедж, а в городе две квартиры.

      Разговаривать, задрав голову к небу, больно и неудобно. И, вообще, довольно глупо общаться с сыном на пороге подземного хода.

      – Помоги, – я с трудом поднимаю руки. Сашка легко выдёргивает меня наверх. Здоровый бугай вырос: и спорт с детства и природой не в меня – тщедушного интеллигента.

      – Уехала – это хорошо. Здесь опасно. – Смотрю на сына и думаю: «Сашка бы так просто без неё не уехал. Даже, если бы мы его силой тащили.»

      – Ты что имеешь в виду? – глаза у сына становятся серьёзными.

      – В городе люди. Спокойнее.

      – Понятно. – Сашка отворачивается и тихо добавляет, – но она не