Свет погасшей звезды. Ai Noctra

с лёгким сарказмом:

      – О, нет! Ты ведь знаешь, что я теряюсь в незнакомых местах быстрее, чем ты успеешь моргнуть? – с преувеличенным ужасом произнёс Энцо, потирая лоб и с трудом удерживаясь в седле. – Друг мой, ты от меня так просто не избавишься. Боюсь, наши судьбы переплетены навеки, – добавил он с кривой улыбкой, будто эта мысль немного успокаивала его.

      Он тяжело вздохнул и огляделся, словно оценивая все пути к отступлению. Затем, медленно повернув голову, прищурился и многозначительно добавил:

      – Впрочем, если ты задумал оставить меня одного, предупреждаю – мой призрак будет преследовать тебя до конца дней. И да, он будет болтать без умолку.

      Его голос был полон трагичности, но на губах уже играла привычная ухмылка.

      – Ты слишком переоцениваешь мою жестокость, – фыркнул я, качая головой.

      – Нет-нет, я просто правильно оцениваю свою неотразимость, – самодовольно заявил Энцо, картинно провёл рукой по волосам и снова поправил поводья.

      Он покачал головой и посмотрел на меня с таким выражением лица, будто только что спас мир.

      – Если ты всё-таки решишь меня оставить, я, конечно, переживу. Но будешь ты виноват, если я устрою здесь театральное представление и сам себе начну композировать эпитафию, – добавил он с улыбкой, которая ничуть не скрывала усталости.

      – Ты всегда умеешь превращать любую ситуацию в шутку, – с улыбкой заметил я.

      – Не шутка, а жизненная необходимость, – ответил Энцо, и снова привёл лошадь в порядок, на мгновение уставившись вдаль.

      – Никки, – задумчиво произнёс Энцо, его голос звучал непривычно серьёзно, а взгляд был устремлён куда-то в горизонт, будто там скрывался ответ. Исчез тот шутливый мальчишка, к которому я привык. – Почему ты никогда не спрашивал, как умерла моя мама?

      Я знал, что она ушла, когда он был ещё младенцем. Его отец тогда переехал в Хатоки, оставив прошлое позади, но как именно она умерла – никто не знал. Это было тайной, спрятанной где-то в глубине памяти, словно старая рана, которую боятся трогать.

      Я избегал этого вопроса, потому что понимал: есть раны, которые не затягиваются. Их не залечивает время, не смывает река дней. Боль от утраты не ослабевает, она просто притупляется, становясь тенью, которая всегда следует за тобой. Иногда кажется, что её больше нет, но стоит лишь случайному слову задеть старую трещину, и она снова даёт о себе знать – острая, безжалостная, живущая глубоко внутри.

      Энцо не отрывал взгляда от горизонта, но я видел – его пальцы непроизвольно сжались в кулак.

      – А как она умерла? – спросил я, останавливая свою лошадь и сосредотачивая внимание на друге. Вопрос был тихим, но в нем звучала не только искренность, но и определённое беспокойство. Я не знал, как именно подойти к этой теме, но уже не мог отступить.

      – Её убили, – отрезал он, не глядя на меня. Его слова прозвучали словно удар, и я почувствовал, как тяжесть этих слов повисла в воздухе. Голос Энцо был холодным и жестким,