Министр пропаганды. Валерия Свидерская

поежилась от жуткого холода, пытаясь унять мелкую дрожь, а затем резко села. Легкое головокружение и мгновенная вспышка темноты перед глазами несколько меня дезориентировали, я даже не сразу поняла, что успела повернуть голову в сторону того, кто кричал.

      Происходящее было похоже на сон. Такая же сюрреалистичная картина. Пожилой мужчина с роскошными моржовыми усами насыщенного пшеничного цвета, одетый как-то… как-то… ну, как-то не так! Как-то неправильно. Мозг мой отчаянно сопротивлялся той визуальной информации, каковая в него со всех сторон поступала. Я должна была быть сейчас дома. Дома. Наверное, я еще сплю.

      Мы с мужчиной смотрели друг на друга, смотрели, пока он не покраснел. Стянув с себя куртку, он подал ее мне, стыдливо отведя глаза в сторону. При этом продолжал говорить по-немецки. Мол, не ограбили ли меня, отобрав кошелек, да заодно одежду, да как чувствую себя, да… Куртку я взяла и надела, постаравшись хорошенько в нее завернуться. И сразу почувствовала себя чуть лучше. Хотя неприкрытые и босые ноги уже, кажется, превратились в ледышки.

      Мужчина представился и предложил вызвать полицию. А я уж и не знаю, кто мне нужен больше – полиция или «Скорая помощь». Психиатрическая. Может, и не только психиатрическая, я себе, поди, что-нибудь отморозила. Все тело застыло и ноет. Что?.. Ах, мое имя он спрашивает… И что мне сказать? Все вокруг выглядит так странно, так странно.

      Я медленно разлепила сухие губы и ответила, разумеется, по-немецки, что не помню, не знаю, и вообще больна, очень, полицию бы. Постаралась говорить отрывисто, коротко, чтобы ничего этакого в моей речи расслышать было нельзя. Мне бы понять, что происходит, тогда я пойму, что делать.

      Мужчина, имени которого я не запомнила, проводил меня… ну, в лавку мясника, очевидно. Именно лавку, не мясной магазин. И все внутри выглядело так… лавочно. Вовсе не магазинно. Как в кино, где действие разворачивается в середине двадцатого века.

      Да что, черт возьми, тут происходит?!

      Мужчина, усадив меня за прилавок, сунул мне в руки газету. Я машинально ее развернула. Немецкий, немецкий… Буквы плясали перед глазами, не складываясь в слова. Название! Мне нужно название. И дата.

      Фёлькишер беобахтер.

      Фёлькишер беобахтер?!

      За двадцать пятое октября тысяча девятьсот тридцать девятого года.

      У меня почему-то заныли зубы. Я провела языком по нижнему ряду и обнаружила недостачу. Пробел. Ни крови, ни боли, а искусственный зуб на титановом штифте испарился, как не было. Замечательный штрих ко всей ситуации. Как раз подходит к двадцать пятому октября тысяча девятьсот тридцать девятого года!

      Это все розыгрыш какой-то, что ли? Или действительно сплю? Может, ночью мне стало плохо, воспалился аппендицит, увезли в больницу, прооперировали и сейчас отходняк от наркоза идет? С правдоподобными глюками вплоть до физических ощущений?

      Мужчина что-то там суетился, что-то там говорил. Не было у меня сил на нем сосредоточиться. Я пыталась понять… осмыслить… выстроить логическую цепочку… хоть что-нибудь! Да что, черт возьми, здесь происходит?!

      Уж