Министр пропаганды. Валерия Свидерская

такова была его сила. Сила пропаганды. Такова была его власть. Власть тонко сплетённого кружева лжи и полуправды. Власть ненависти и примитивной, животной (о, как Геббельс любил употреблять это слово по отношению к врагам рейха!) радости, физически воплощённой в миллионах рук, вскинутых вверх. Можно убить человека, можно уничтожить государство, но идея, – болезненная, злобная, чудовищная, – способна жить вечно.

      Идея умеет течь сквозь года, дробясь на мелкие идейки, видоизменяясь, принимая то, что её усилит, и отвергая то, что ей не подходит. И запреты не могут её истощить, только подпитать, наполнить новыми смыслами, предложить иные трактовки, помочь мимикрировать под нечто не только безобидное и милое, но и соблазнительное, ибо соблазн в природе запрета. Есть только один способ убить идею – рассказать о ней правду. Безжалостно эксгумировать, уложить на секционный стол, вскрыть, извлечь органокомплекс и продемонстрировать миру каждый изъян. Но, описывая внутреннее устройство идеи, бойтесь солгать, потому что ложь – плод неуверенности, а неуверенность – мать веры. Единожды почувствовав ложь, люди начинают верить в то, что вы отчаянно желали опровергнуть. А разочаровавшись, ведь разочарование в том, кто солгал, неизбежно, они вспомнят, что именно вы им солгали. И участь ваша будет страшна.

      Этим произведением я предлагаю вам заглянуть в нутро самой человеконенавистнической идеи за всю мировую историю. Дорогие читатели, на секционном столе нацизм. Подойдите ближе, я делаю первый надрез.

      Оригинал: Берлин-1939

      Оригинал: Берлин-1939

      Рано утром 1 ноября 1939 года Пауль Бек нашел на улице голую женщину.

      Нет, вы только представьте!

      Пауль владел небольшой мясной лавкой на окраине Берлина. Жил в квартирке на втором этаже. И в то утро он проснулся в очень хорошем настроении. Позавтракал, как обычно, двумя вареными яйцами и хлебом с колбасой. Правда, вчерашний хлеб слегка затвердел, но не расстраиваться же из-за этого. Затем он спустился, чтобы открыть служебный вход для поставщиков. Там-то все и случилось.

      Неподалеку от мусорных баков, прямо на холодной земле лежала голая женщина. Пауль удивленно моргнул, раз, два, не в силах охватить умом столь странное и неприятное явление. Неужели на нее напали грабители? Она, наверное, умерла. На теле не было видно ни единого синяка, но она лежала лицом к стене дома, в котором располагалась лавка и квартира Пауля, так что он не мог сказать точно… вдруг у нее все лицо-то разбито? Ударили чем-нибудь по голове.

      Неожиданно женщина зашевелилась и застонала.

      Пауль встрепенулся.

      – Фройляйн, вы живы?! Боже, какая радость!

      Собственное восклицание показалось Паулю неуместным.

      Женщина приподнялась, села и повернулась к Паулю лицом. Лицо это было ничем не примечательным, каким-то блеклым. Глаза небольшие, аккуратный нос, тонкие губы, острые скулы, брови какого-то невнятного цвета, ни светлые и не темные, посередине. Ростом, сразу видно, она совсем не вышла. Вся маленькая, тонкая, с неожиданно приятной на вид, приличного размера грудью. Что-то было в ее теле… подозрительное. Только Пауль никак не мог сообразить, что.

      Наконец, он понял, что так пристально разглядывать женщину, когда она не одета, не слишком-то вежливо. И Пауль поспешил снять с себя куртку, и отвести глаза.

      – Простите меня… На вас, наверное, напали? У вас отобрали деньги, одежду? Вам нужна помощь?

      Он все продолжал и продолжал выпаливать предложения, каждое из которых казалось глупее предыдущего. И, от смущения, никак не мог остановиться. Женщина, тем временем, (он отметил это краем глаза), неловко встала, покрутила головой, надела предложенную ей куртку и застыла на месте.

      – Меня зовут Пауль Бек, здесь моя мясная лавка, – порадовавшись, что на кое-как прикрытую незнакомку можно снова посмотреть, представился он. – У меня в лавке есть телефон. Давайте я позвоню в полицию. Там-то разберутся.

      Женщина кивнула и испуганно улыбнулась.

      – А вас как зовут?

      Она медленно разлепила сухие губы.

      – Я… не знаю. Не помню. Я очень больна. Позвоните в полицию.

      Пауль пригласил бедняжку в лавку, усадил за прилавок, зачем-то дал в руки газету недельной давности, а сам бросился к телефону.

      Вот это история с ним стряслась, конечно! Кто бы мог подумать! Рассказывая все это по телефону полиции, Пауль украдкой косился на незнакомку. Газета в ее руках мелко подрагивала. Лицо женщины побелело, как мел, на лбу выступило несколько капель пота. Переживает, бедняжка. Интересно, что же с ней все-таки приключилось?

      Едва только положив трубку, Пауль услышал привычный гомон поставщиков, сгрудившихся у служебного входа. Извинившись перед женщиной, он объяснил, что нужно готовиться к открытию лавки. Она ничего ему не ответила, по-прежнему обращая все свое внимание только на газету. Чего уж такого она там вычитала? Непонятно.

      Наконец, через полчаса за ней приехали. Но не полиция, а гестапо. Пауль, увидев их, и сам до смерти перепугался, хотя, разумеется, ничего плохого не сделал.