Тринадцать / четырнадцать. Алексей Колчев

что она является предметом дискутируемым. Если исходить от неизбежной для русской поэтической традиции дихотомии профетического и гражданского, то поэзия Колчева оказывается не исключением, но специфическим примером своего рода диффузии традиционных лирических моделей. Механизм профетического предполагает априорную преференцию поэтического регистра, механизм же гражданского связан с перемещением голоса или, точнее, его перепоручением, как бы переводом согласно той задаче, которая поставлена поэтом вполне сознательно, а не является, как в случае с профетическим, выводом из бессознательной актуализации возвышенного. Тем самым гражданское может вообще быть внешне маской чьей-то речи, но это обманчивое впечатление. Если профетическая концепция выстраивается по указке («Глаголом жги сердца людей»), то гражданская – по заказу («И я сказала: / – Могу»). Заказчик в данном случае никакой не социально высокий авторитет в духе XVIII столетия, а именно существо, униженное и оскорблённое. Перед ним может возникнуть обязательство куда более принципиальное, чем перед волей божьей, потому что дух веет, где хочет, а гражданское прецедентно и слишком связано с пространством. Оно скорее запускает полемику, перенимая элементы публицистического, и тем самым всегда каузально, то есть развёрнуто к причине своего появления. Говоря просто, это ситуация «не могу молчать». Однако Алексей Колчев скорее не то чтобы не может молчать, а именно может говорить. Тем самым его практически невозможно вписать в разобранную нами дихотомию без существенных потерь.

      В последние годы мы привыкли исходить из долженствования – то ли долга писать, то ли долго не писать, – но представить здесь и сейчас ситуацию автономного, беспечного, моцартианского голоса практически невозможно. Сложно не игнорировать происходящее, начав жить не в календарном, а реальном XXI веке, в котором, как пока кажется, очень неуютно. Подобная (так и хочется сказать) абьюзивная зависимость вынуждает всё время перепонимать написанное несколько ранее, даже не просто вчитывая то, что «случилось с Родиной и с нами» позднее написанного, а заменяя саму интонацию такой, которая нас более устраивает. Однако стихи Алексея Колчева – пример речи свободной. Свободной не от экстраэстетических факторов, а от априорно-апостериорной конструкции профетического и гражданского, где либо функция речи уже назначена, либо голос обретает своё существование в момент неполного совпадения с тяготами заказчика. Способность говорить в нашем случае – это сама способность как таковая, наличие речевых центров. Возможно, Колчев оказался волею судеб одним из последних авторов, который существовал в такой ситуации, тем самым выпадая из оппозиции столичного – провинциального и из противопоставления двух поэтических каузальностей: профетического и гражданского.

      Собственно, самое первое стихотворение книги объясняет, почему существует такая возможность:

      люди злы добры злы добры злы добры злы

      многократное