Мир синего льда. Вероника Гришина

бурю, зреющую в небе. Её глаза – серые, с золотыми искрами – смотрели на алтарь, но в них была не мудрость, а тоска, растущая, словно цветок в морозной земле, и вина, жгущая, как пламя подо льдом.

      Она держала посох, его кристаллическое навершие – круг, разделённый надвое – сияло, но этот свет был неровным, подобно дыханию, сбивающемуся от страха. Её грудь вздымалась тяжело, дыхание вырывалось паром, растворяющимся в воздухе храма, и в нём – не покой, а буря, рвущаяся наружу. Она любила Сияющую Луну – её тепло, её свет, обещающий жизнь, – и эта любовь стала ядом, разъедающим клятву. Ночью, когда тень Тёмной Луны легла на город, Селарис поднялась к алтарю и вознесла молитву – не обеим лунам, а одной, греющей её сердце. Её голос – мелодичный, но дрожащий, словно струна, натянутая до предела – звучал в тишине:

      – Сияющая, ты – жизнь, ты – дыхание. Дай мне твой свет, и пусть он сияет вечно.

      Сияющая Луна услышала её, и её свет – мягкий, словно шёлк – упал на храм, окутывая Селарис сиянием, превосходящим привычный мороз теплом. Лёд под её ногами засиял ярче, пурпурные жилы в нём вспыхнули, подобно венам, несущим кровь звезды. Но Тёмная Луна видела это – её алые глаза, горящие в небе, сузились, словно лезвия, ждущие удара. Её тень стала гуще, тяжелее, она легла на Кристаллион, подобно плащу, душущему свет, и её голос – низкий, подобно рёву далёкого шторма – прокатился по городу:

      – Ты забыла меня, сестра. Ты дала ей больше, чем мне.

      Селарис отступила, её посох звенел, касаясь льда, и её сердце сжалось, словно лёд под солнцем. Она не хотела этого – не хотела разрыва, но её любовь к свету была сильнее её клятвы. Тёмная Луна чувствовала эту слабость, и её зависть – холодная, словно бездна, но жгучая, как пламя – росла, подобно буре, рождающейся в глубинах её души. Она протянула руку, и её тень – густая, словно смола – потекла к Сияющей Луне, желая поглотить её свет, забрать его себе.

      Сияющая Луна отступила, её сияние вспыхнуло – не мягкое, а резкое, подобно молнии, разорвавшей ночь. Её голос – звонкий, словно хрусталь, треснувший под морозом – прозвучал в ответ:

      – Ты забыла нашу клятву, сестра. Тень не правит светом, как свет не гасит тень.

      Лёд под ними задрожал, его гул стал громче, подобно крику земли, оплакивающей их разрыв. Кристаллион застонал, его шпили треснули, их осколки падали, подобно звёздам, гаснущим в ночи, и улицы города раскололись, обнажая бездну, дышащую подо льдом.

      Раскол был подобен буре, разорвавшей мир. Лёд Кристаллиона треснул с оглушительным грохотом, его гладкая поверхность раскололась, словно стекло под ударом судьбы, и трещины побежали по городу, подобно рекам слёз, текущим к бездне. Шпили падали, их кристальные грани рассыпались в пыль, кружащуюся в воздухе, словно снег, рождённый из разрушения. Кристальные деревья ломались, их листья звенели в последний раз, падая на лёд, подобно каплям, замерзающим в вечности. Ледяные Дети кричали, их голоса – высокие и чистые – тонули в гуле, поднимающемся из земли, а их хрупкие тела растворялись в сиянии, гаснущем под тенью.

      Теневые