Сколько волка ни корми. Карина Володина

что Лесьяра рассчитывает: что струсит он, спорить с ней станет, от задания её отказываться, за более выгодное торговаться. Вран бы, может, и попробовал – если бы так много на кону не стояло.

      – Да нельзя… – вновь парень голубоглазый возразить тщится.

      – Позволь мне, Сивер, решать, что мне можно, а что нельзя, – холодно Лесьяра говорит. – Ты всё правильно понял, Вран, именно этого я от тебя и хочу. Коли поможет тебе душа твоя волчья русалке этой покой хотя бы зимой обрести, ни слова тебе больше против не скажу – признаю душу твою единственную, будет вход для неё в это место всегда открыт, больше не гостьей здесь будет – равной нам, и поможем мы ей раскрыться, если захочешь ты этого. Принимаешь ли ты мои условия?

      – Принимаю, – ещё быстрее Вран отвечает, чтобы никто его перебить не успел.

      И вспыхивают отчаянием глаза Баи, и сплёвывает на землю в чувствах этот Сивер, и смеётся неожиданно сестра Баи, чьё имя до сих пор Врану неизвестно – и становится чуть шире улыбка великана, а Лесьяра кивает:

      – Так тому и быть.

      Так тому и быть…

      Вот только как быть – и чему именно?

      Никаких намёток великих у Врана и в помине нет.

      – Никуда ты не пойдёшь, – шипит Бая, как только Лесьяра уходит. Уходит с Лесьярой великан, уходит девушка рассмеявшаяся, только Сивер в холме с Баей и остаётся.

      Вран ждёт немного, взглядом спины в плащах разноцветных провожая. Расплываются эти спины в воздухе мгновенно, будто в глаз Врану что-то попало – расплывается всё точно так же и за оставшейся открытой дверью. Обычно звеняще-чист воздух морозный – а этот в туман непроницаемый превращается, и не может Вран разглядеть ничего из того, что вчера ему на глаза попадалось: ни холмов других, невысоких совсем, ни круга каменного. Только и различает он с трудом, что ещё какие-то люди за рябью этой движутся – много людей, десяток или даже два, но ни лиц их Вран не разбирает, ни одежды. Просто пятна размытые.

      Отдаляются плащи, к остальным подходят – далеко они уже от Врана, теперь и вздохнуть спокойно можно.

      Так Вран и делает: всей грудью воздух набирает, так, чтобы аж лёгкие заболели, – и выдыхает с шумом, наслаждением, облегчением. Ноги у него чуть не подкашиваются, в сторону его от напряжения пережитого шатает – но всё, всё уже, один шаг к победе он уже сделал, первый шаг, важный самый – согласились люты хоть на что-то, хоть и условия занятные ему выдвинули. Но что Врану эти условия? Деревенские не верили, что он и лютов найти сможет – а он смог, нашёл, он здесь, у них… конечно, не совсем «у них», на пороге застрял, но ведь где порог – там и дом весь, верно же?

      – Он тебя не слушает, – Сивер цедит, тревожно себя руками за плечи обхватывая. – Насрать ему на все причитания твои, Бая! Говорили же тебе, говорили всем нам: не водись с людьми, только волком к ним выходи, да и то – если помрут они без тебя! И что теперь? Ты счастлива? Какие ему русалки? Какие ему подвиги волчьи? У него от волка только морда острая, и на ту ветер подует – пополам вместе с телом переломит! Эй, ты, Вран из Хренолесья, или как там тебя! Убирайся