Сколько волка ни корми. Карина Володина

упрекаю, – говорит Вран. – Я просто уточняю то, что непонятно мне. Мало что о вас в нашей деревне известно, а я разобраться хочу. Разве за такое выгоняют? И не ты мне пояс дал, чтобы забирать его приказывать.

      Режет ему уши эта «глава рода нашего» – мысль одна странная на ум приходит, и уже по-другому он на женщину смотрит.

      А она смотрит на него – и меняется что-то в лице её. Кажется Врану на миг, что одобрение на нём мелькает неуловимое – но тут же к обычной непроницаемости возвращается.

      – Ты задал хороший вопрос, – говорит Лесьяра. – Только слышал ты звон, да не знаешь, где он. Не такая уж редкость душа вторая, как ты думаешь. Если в твою деревню Мору пустить да проверить всех её попросить, много нового ты для себя откроешь. Ничего плохого в двоедушниках нет – кроме того, что застрять они здесь второй душой своей могут, если при жизни ей применения не найдут. Был бы таким ты – без разговоров бы тебя взяла, лучше при жизни помочь, чем после смерти с твоим горем разбираться. Но нет у тебя горя и не будет – поэтому и помощи у нас не ищи.

      Начинает у Врана голова кругом идти от разговоров этих. По деревне походи – сотню лишних душ найди, а нечистками, оказывается, не те становятся, кто не своей смертью умер да в месте неподходящем, а просто те, кто душе своей второй угодить не смог. Дивные байки эта Лесьяра ему рассказывает – даже от самых пьяных менял из соседних деревень, мёда по горло напившихся, Вран такого не слыхал.

      – А может, единственная душа моя – волчья, – говорит он упрямо.

      Впервые Бая на него взгляд скашивает – и тут же на другую девушку его переводит, звонко фыркнувшую вдруг.

      – Ну это уже совсем сновиденья лихорадочные пошли, – заявляет девушка, и парень с кривой усмешкой кивает – довольная эта усмешка, говорит как бы Врану: вот ты сам себя и похоронил. – Может, и хвост у тебя есть волчий невидимый?

      – Не хвостами, думаю, души меряют, – говорит Вран, взгляд Баи поймать снова пытаясь: посмотри же на меня, посмотри, хоть глазами поддержи. Пожалуйста. – Может… может, ошиблась ваша… Мора, так ли сильно она в тонкостях душ разбирается? Углядела у меня одну, поняла, что человек я, и дальше смотреть не стала, но вот я, перед вами стою, человеком никак себя не вижу. Душа моя человеком себя не видит. Сказали вы, что после смерти маются вечно те, кто к душе своей прислушиваться не стал, кто раскрыться ей не помог, так как же, получается, ошибаться я могу, если тянет меня в лес, тянет к вам, тянет сюда неотвратно? Если человеком я был, с людьми кров и пищу делил, да только сбежать мне куда подальше из-под крова этого хотелось, а кусок в их обществе в горло не лез?

      Смотрит Бая на него вновь где-то на середине речи его – да так глаз и не сводит. И видит Вран: хотя бы она одна ему верит. Хотя бы ей одной его слова в сердце отдаются, а не свистом бредовым сквозь уши пролетают. Хотя бы она одна понимает, что донести он им всем хочет, – а это уже что-то.

      – Никак волком истинным себя назвать пытаешься? – спрашивает Лесьяра, и нехотя Вран взгляд на неё переводит. – В деревне историю услышал такую или на ходу