Сколько волка ни корми. Карина Володина

Бая взгляд на Лесьяру, и прежняя неуверенность как по щелчку из него испаряется. Холодными глаза Баи становятся, вполне могут в этом с материнскими посоревноваться, и чеканит Бая твёрдо и кратко, без тени смущения:

      – Хорошо, Лесьяра, высказываюсь: да.

      – Что – «да»? – поднимает брови Лесьяра.

      – На вопрос это твой ответ, – отвечает Бая спокойно. – Да, я вижу смысл в его словах. Если бы не видела – действительно, не привела бы его сюда. Две души – это хорошо, но нельзя одними расчётами всё измерять: если птица без одного крыла рождается, ужели от этого мы птицей её называть перестанем?

      – Мы-то не перестанем, – замечает парень. – Да только птицы сами споро её из гнезда выбросят.

      – А матери нерадивые в голодный год детей своих болезных под кусты лесные бросают, – пожимает плечами Бая. – И всегда мы были теми, кто к себе их забирает – или ты предлагаешь на птиц равняться?

      – Веш с двумя душами родился, – вскидывается парень вдруг, будто по больному Бая его задела. – И Вешу я действительно помог, на последних вздохах его поймал, а не в добром здравии в лесу с ним трепаться нач…

      – А что, коли с одной бы он родился, так под кустом бы его и оставил?

      – О Веше я не спрашивала, – прерывает их перебранку Лесьяра. – А о Вране из Сухолесья – спрашивала.

      – И дала я свой ответ о Вране, – говорит Бая. – Таково мнение моё.

      Не знает Вран никакого Веша, и никто в деревне его такими делами ужасными не промышляет, никто детей лесу не подкидывает, но понимает Вран одно: есть, есть у лютов уже один человек, хоть с одной, хоть с двумя, хоть с тремя душами – а значит, и у Врана надежда есть. Пусть и призрачная.

      Усмехается Лесьяра уже открыто, с Врана на Баю взгляд переводит и говорит наконец с мнимой задумчивостью:

      – Итак, птицу без крыла моя дочь старшая приголубить хочет. Что ж, одно крыло лучше, чем совсем без крыльев. Кто я такая, чтобы на муки вечные волка, в теле человека запертого, обрекать?

      – Значит… – выдыхает Вран.

      – …но позволю я себе волку нашему самоназванному последнюю проверку устроить, – продолжает Лесьяра невозмутимо. – Душа волчья ошибаться не может, а вот человеческая легко себя из-за заблуждений собственных волком окрестить может. Если тот ты, за кого себя выдаёшь, то без труда вторую мою проверку пройдёшь. Ночь с Морой ты провёл с горем пополам, показал, что слушать наказы чужие умеешь – но не только бездействием, но и делом надо природу свою доказывать. Есть у нас в лесу подопечная одна, сын мой который год уже с ней возится, да никак успеха добиться не может. Зимой она в один и тот же месяц из воды выходит, хотя до первой оттепели спать должна, покоя ни себе, ни другим не даёт, за много вёрст от своего пристанища бродит, людей во всей округе мучает. Не хочет она ни с кем из нас разговаривать, ни историю свою не рассказывает, ни помощи никакой не принимает. Может, потому это, что половинчатые мы, пугают её души наши человеческие? С волком настоящим, волком от рождения должна она сразу общий