Тьма во мне. Александр Манахов

о тьму так глубоко, что ее уже нельзя будет извлечь оттуда никакими средствами? Где пролегает та грань, переступив которую, невозможно вернутся назад? Убийство, кровавый росчерк на пергаменте дьявола, зависть, ненависть, отчаяние, страх? Который из этих пороков – самый страшный порок? Который из этих порогов – порог невозврата? Который из этих атрибутов греха сулит окончательное падение в бездну? Мне предстояло пройти каждый из них, каждый из кругов моей личной преисподней, преодолеть витки лестницы, ведущей к неизбежному концу. Что ж, можете всегда положиться на убийцу в отношении затейливости повествования. Но что ожидает там, за последней чертой? Мне предстояло узнать и это. Там, сидит вовсе не дьявол. Там, подобно надежде, погребенной на дне шкатулки под всеми бедами мира, находится подлинное раскаяние, прощение и освобождение. Но дойти до них нелегко. Долог и тернист путь к чертогам света, он полон ошибок и тупиков, развилок и капканов. Как выбрать правильную дорогу? Как идти по ней в темноте, не видя маяка, не зная, ждет ли тебя спасение? Как жить, если в тебе осталась одна только ненависть? Если только ненависть одушевляет тебя, если без нее ты превращаешься в тряпичную куклу, лишенную всяких других чувств, лишенную даже самой души? Раньше мне казалось, что я без труда убью всех, кого ненавижу, всех по очереди, и рано или поздно доберусь до себя.

      Из воды, темной и зеленой, похожей на какой-нибудь травяной отвар, на меня смотрел юноша. Белая кожа, как бы вырезанное из мрамора лицо без румянца и загара бледнело, как никем нетронутый снег. Нос слегка вздернут. Тонкие бескровные губы не улыбаются. Золотистые волосы, похожие на взбитую вилами солому, сильно взъерошены. Такой светлый, такой чистый и свежий, как весеннее утро, облик. Ему нарисовать бы небесно-голубые или травянисто-зеленые глаза, но нет. Эти глаза были большими и темными, как ночь, как два агата. Что-то детское и наивное было в этом распахнутом, как будто удивленном взгляде. Я не знал, насколько это лицо красиво, но я знал, что это лицо мое.

      Я улыбнулся. Не потому, что был повод, но просто, чтобы посмотреть, украсит ли меня улыбка. Итог не порадовал. Улыбка получилась вымученной, болезненной и совершенно неискренней. Она не только не украшала лицо, но портила его, превращая в странную гримасу, не то злую, не то страдающую. Без улыбки лучше. Увы, но зеркала не умеют льстить.

      Люди говорят, что зеркало может отразить душу. Наверно, пустое суеверие. Неужели это и есть моя душа: бескровная, неулыбчивая и такая юная? Сомневаюсь, что у нас и наших душ одно и тот же портрет. Говорят еще, горе и обиды старят нас, и если так, то в душе я был уже совершенным стариком, хоть и выглядел всегда моложе своих лет. Скоро мне исполнится шестнадцать, впрочем, никто не мог дать мне и четырнадцати. Слишком худой, слишком бледный, среднего роста, с маленькими, детскими чертами лица. За исключением глаз. Они у меня большие, темные, и потому, прежде всего, привлекают чужой взгляд. Такая вот шутка природы, впрочем, с самого моего рождения она любила смеяться надо мной. Но об этом позже.

      Моя ладонь коснулась холодной воды и одним размашистым движением разбила четко отразившийся образ, как бы желая стереть его навеки. Но он вскоре вернулся, как возвращается все в этом мире. От себя не убежать. Не в силах больше смотреть туда, я отвернулся.

      Шел последний месяц лета, поэтому погода еще стояла теплая, и все же туман почти каждое утро накрывал окрестности густой белой пеленой. Солнце не баловало наши края. По-настоящему жаркая и светлая пора была коротка, проходила стремительно и заканчивалась неожиданно, как счастье. Королевство Норденхейм было самым северным в округе, а потому самым холодным и самым суровым. Оно одиноким стражем стояло словно на смой границе обыкновенной природы, за пределом которой уже начинались владения вечной зимы. Здесь, у нас, сезоны еще сменяли друг друга по кругу, но в отличие от соседей, живших на плодородных равнинах, в низовьях широко разливающихся рек, наш народ занимал предгорья. Чуть дальше, за лесом, возвышались горы, где люди трудились в глубоких шахтах, добывая драгоценную руду. А уже за горами раскинулись снежные пустоши, тянувшиеся до самого побережья бескрайних северных морей. Оттуда к нам приходили холодные ветра, несшие снега и стужу, и даже горная гряда не могла защитить нас от них. Весь Норденхейм был высечен из холодного грубого камня, и люди здесь были такими же холодными, серыми и твердыми, словно камень. На своих плечах они могли нести груз самой тяжелой работы.

      Одна их половина, как уже было сказано, горбатилась на рудниках, другая – вела хозяйство: пахала, сеяла, разводила скот. Этим и ограничивалось все разнообразие местных занятий. В городе жили умелые кузнецы, кожевники, даже ювелиры имелись, но их было мало, а новые люди никогда не стремились сюда. Кому охота жить в такой холодной и неприветливой стране?

      Впрочем, была еще военная служба. На юге и на востоке рассеялись пригоршни мелких государств, таких же, как Норденхейм. В прежние времена стычки с ними очень изматывали народ, однако нынешнему королю удалось сгладить все конфликты. И вот уже многие годы люди Норденхейма живут в мире и спокойствии.

      Нужно отдать ему должное. Король Родвард правил сурово, но смог усилить оборонные позиции королевства. Жестокость не затмевала его острый природный ум, и потому