Пробуждение. Кейт Шопен

двадцать минут, – сообщил он.

      После резкой короткой вспышки пламени тьма некоторое время казалась еще гуще. Робер сел на скамеечку, оставленную на крыльце детьми.

      – Возьмите стул, – предложила Эдна.

      – Сойдет и это. – Он надел шляпу, потом снова нервно снял ее и, вытерев лицо носовым платком, посетовал на жару.

      – Возьмите, – сказала Эдна, протягивая ему веер.

      – О нет! Благодарю. Это ни к чему. Вы на время останетесь без веера, и вам станет еще хуже.

      – Мужчины вечно говорят подобные нелепости. Я не встречала никого, кто сказал бы про веер что-нибудь иное. Надолго вы уезжаете?

      – Возможно, навсегда. Не знаю. Это зависит от очень многих обстоятельств.

      – А если не навсегда, то на какое время?

      – Не знаю.

      – Мне это кажется совершенно глупым и неуместным. Я недовольна. Не могу понять, по каким причинам вы напустили на себя таинственность и утром не обмолвились об отъезде ни словом.

      Робер хранил молчание, не предпринимая попыток защитить себя. И лишь после паузы заметил:

      – Не расставайтесь со мной в дурном настроении. Не помню, чтобы раньше я вас раздражал.

      – Я и не хочу расставаться с вами в дурном настроении, – поморщилась Эдна. – Но как вы не понимаете? Я привыкла видеть вас, привыкла, что вы все время рядом, и ваш поступок кажется мне недружеским, более того – бесчувственным. Вы даже не оправдываетесь. А ведь я рассчитывала на ваше общество, думала о том, как приятно будет увидеть вас в городе грядущей зимой.

      – Я тоже, – вырвалось у него. – Возможно, это… – Робер внезапно встал и протянул ей руку. – Прощайте, дорогая миссис Понтелье, прощайте. Не забы… Надеюсь, вы меня не забудете.

      Эдна вцепилась в протянутую руку, будто пытаясь удержать его.

      – Напишете мне, как доберетесь, хорошо, Робер? – попросила она.

      – Напишу. Благодарю вас. Прощайте.

      Как это было не похоже на Робера! На подобную просьбу хороший знакомый откликнулся бы чем-то более сердечным, чем «Напишу. Благодарю вас. Прощайте».

      Очевидно, молодой человек уже простился с людьми в Доме, поскольку, спустившись с крыльца, он сразу же направился к Бодле, который стоял с веслом на плече, ожидая его. Они ушли в темноту. Эдна слышала только голос Бодле. Робер, по-видимому, даже не поздоровался со своим спутником.

      Молодая женщина судорожно кусала носовой платок, стараясь сдержаться и даже от самой себя скрыть, как скрыла бы от других, обуревавшее, нет, терзавшее ее чувство. Глаза ее были полны слез.

      Она впервые распознала симптомы зарождающейся влюбленности, которые ощущала еще в детстве, затем в отрочестве и в ранней молодости.

      Реальность, остроту прозрения не ослабил ни единый намек или указание на превратности. Прошлое Эдны ничего не значило. Оно не преподало ей урока, к которому она была готова прислушаться. Будущее же было тайной, в которую она никогда не пыталась проникнуть. Важно было одно лишь настоящее. Оно было с нею и мучило ее, как и тогда, горькой убежденностью: