получится, например, с использованием электроэнцефалографии, объективно установить, о чем думает и что испытывает человек в состоянии сна, не прибегая к его непосредственным объяснениям. Пожалуй, в этих случаях лучше придерживаться естественных человеческих методов в виде беседы, во время которой человек сам опишет свои переживания. И хотя эти переживания субъективны, тем не менее, для этого человека они также реальны, как всё происходящее в состоянии бодрствования. Похожая ситуация обстоит в практической психологии и психотерапии, в которых мы видим как подсознание общается на языке близкому эзотерическому или религиозному опыту, при этом академический язык оказывается в этой ситуации скорее бесполезным. А именно практическая ориентированность психологии является более важной, поскольку такой подход отвечает на реальные запросы людей, испытывающие проблемы. В этой связи меня интересовали технологии, которые могли быть использованы в психологической работе и психотерапии. Эти технологии встречаются, например, в различных древних верованиях, религиях, духовных практиках как процесс субъективных переживаний, качественно иного содержания, нежели мы способны их рационально понять и вербализовать. С другой стороны, научный подход нам помогает избежать фундаментальных ошибок в изучении механизмов работы психики и мозга, перепроверить наши чувства и веру. Думаю, поэтому за всё время своей жизни я так и не смог стать полноценным приверженцем той или иной религии, поскольку лично мне не хватало объяснений ни в одной из них, либо уже в науке они частично присутствовали. И все же научные ограничения время от времени отягощали меня, понимая, что к настоящему времени в психологии академические методы недостаточно развиты, чтобы ответить на все вопросы и удовлетворить потребность поиска истины. Самый прямой и кратчайший путь к истине пролегает через единство интуиции и философской мысли. Для нас как для человеческих существ, крайне важным является обретения собственного смысла жизни. Поэтому я никогда не был полностью удовлетворен наукой, видя, что она исследует только то, что может исследовать, упрощая главное, но усложняя второстепенное. А также не мог полноценно присоединиться к религиозным воззрениями, осознавая, что часть духовных феноменов наука все же объяснила. Можно сказать, что во время моих поисков во мне боролись как бы два человека. Первый человек выступал в роли академического психолога, который хотел перевести на научный язык собираемый материал касательно применения психотехник. Второй был практиком, который видел и понимал всю важность духовной свободы и творческого воображения, образных представлений в психологической и психотерапевтической работе. Ведь для нашей психики реальным становится всё то, что мы воспринимаем и воображаем, поскольку определенным образом реагируем, превращая фантазию в действительность. Думаю, у меня все-таки получилось примирить эти две противоречивые стороны своей личности, результатом чего и стал выход в свет этой книги. Вся наша жизнь состоит из парадоксов и противоположностей, и именно они заставляют нас двигаться вперед, в попытке сохранить внутренний баланс.
Учась на кафедре психологии, я задавал себе такой вопрос: «Почему психология не применяет многотысячелетний опыт человечества, который мы имеем в различных верованиях и религиях, и делает вид, словно в нём нет никакой практической пользы и смысла, кроме культурного и исторического?». В лучшем случае мы имеем дело с этнопсихологией или психологией религий, которые просто констатируют факты, но не пытаются брать на вооружение их методы. И в тоже время в мире существует множество различных духовных течений, которые возникли как средства решения основных жизненных проблем человечества. К этим проблемам можно отнести беды, несчастья, болезни, смерть, горе, страхи. Духовное мировоззрение дает смыслы, успокаивая и обнадеживая людей. Но, к сожалению, разные проявления религиозности не способны прийти к общему знаменателю в своих концептуальных аспектах, укореняясь в догмах, канонах и борьбой за собственное влияние. Эта объединяющая роль, я полагал в студенческие годы, может быть отведена психологии, которая способна экстрагировать психотехники и приемы из различных религиозных течений. Мне было не столько интересна культурная специфика религиозных учений, сколько именно реальное применение психотехник в жизни и в профессиональной деятельности. Особенно, на мой взгляд, интерес могли представлять приемы и техники, которые схожи у исторически несвязанных между собой религиозно-мистических течений. А также те духовные методы, которые будут перекликаться с известными психотерапевтическими направлениями и практическими школами в психологии. Это косвенно могло бы указывать на их подлинную эффективность, которую, естественно, необходимо было проверять, и, скорее всего, оттачивать и совершенствовать. Необходимо было бы выхолостить культурное наполнение, и оставить только рабочие психотехники или их механизмы. Эту идею я не оставил и по сей день, и считаю ее весьма полезной для современного человечества, увязнувшего в излишне рациональном мышлении, которое, в свою очередь, также как и религия является продуктом культуры и воспитания западного общества. Такой изначальный подход позволил мне не быть фанатично приверженным какой-либо научной или религиозной концепции, и оставаться независимым. На техники, которые искал, я возлагал
