Живец. Хитрец. Ловец. Борис Георгиев

как же? Со своей стороны подписать не собираешься? – спросил я, пролистав договор до конца.

      – Это не нужно. С моей стороны давно подписано.

      Я пожал плечами и приложил палец к светлому пятну на экране – месту подписи.

      – Хо! Спасибо, хозяин, – Хорт оскалился. Непонятно, с издевкой или приветливо. Пёс их знает, этих кинодов.

      – Почему хозяин?

      – Потому что отныне и до полного исполнения договора лизинга ты хозяин «Дикой обезьяны». Ремень пристегни.

      Я едва успел последовать его совету; корабль, с места заложив умопомрачительный вираж, отчалил от пересадочной станции. Меня садануло по лбу какой-то картонной дрянью, рекламные проспекты, разбросанные по полу, бабочками запорхали по кабине.

      – Полегче! – пропыхтел я и тут заметил, что Хорт и не думает управлять. Сидит, как статуя Анубиса на крышке саркофага, Монка на коленях держит, а тому, похоже, дикие фортели роботизированного корыта не в диковину.

      – Кто будет вести корабль? Мистер Монк?

      Хорт сарказм пропустил мимо кончиков своих великолепных ушей, спокойно ответил:

      – Вести? Это не нужно, парень. «Дикая обезьяна» знает дорогу.

      «Зачем же ей тогда капитан?» – спросил я себя, но ответа не придумал. Устал.

      Перелёт на Киноду я перенёс хорошо. Спал, пока меня, как бревно во время лесосплава по бурной речке, болтало и ворочало в штурманском кресле одичавшего туристического лайнера. Когда проснулся, чувствовал себя соответственно: не голова на плечах, разбухшее дерево. Не знаю, что видят во снах своих сплавляемые брёвна, лично мне снилась всякая мерзость: хвостатые женщины в бриджах и курточках военного образца, как у мистера Монка. Они играли в футбол бароскафом Гелиани, а сам Нетяж XXVI-ой Бездетный клубился рядом со мною, принявши вид грозового облака, шваркал молниями и рокотал громом: «Бр-родяга! Проходимец! Ты за это ответиш-шь!» «За что?» – спросил я во сне. «За обезьяну ответишь!» – зловеще шепнул Гелиани.

      – …ответишь? – услышал я, пробудившись от дрёмы. Толмач не дремал, переводил разговор Хорта с диспетчерской.

      – Ну и ладно, отвечу, – беспечно отвечал диспетчеру Хорт. – Есть чем. Честное борзое слово, удачно поохотился.

      Я потянулся, продрал глаза. «Дикая обезьяна» заходила на посадку по дикой траектории. Даже мне, человеку привычному к безумным манёврам челноков местного сообщения, и то стало не по себе. «Даст козла, собака. Шлёпнет брюхом», – думал я, вцепившись в подлокотники и нащупывая ногой педаль накачки. Чего только спросонок не сделаешь. Не было подпятника, педали накачки тоже не было. Чёртова обезьяна задрала нос. Меня вдавило в кресло, затрясло. Я услышал, как Хорт лязгнул зубами и заворчал. Толмач ругнулся: «Чтоб тебя…» – затем сделал паузу, выдал бесцветным тоном: «Перевод невозможен», – после чего беззлобно продолжил: «… и щенков твоих до седьмого колена, в нюх мартышкой безмозглой трахнутых».

      – Кому это ты?

      – А? – Хорт смутился. – Извини, вырвалось. Лезет иногда