СЛУЧАЙ. Иван Плахов

его коже в легком полупоклоне, – Вам нравится мое имя?

      – Что мне в имени твоем? – глупо хохотнул Адам и внимательно всмотрелся в сущность собеседника, обнаружив, что на самом деле его зовут Максим Мефиц: он латентный гомосексуалист, но боится признаться в этом; тайно дома переодевается в женское нижнее белье и часами разглядывает себя в зеркале; мечтая о мускулистом любовнике, самоудовлетворяет себя с помощью электровибратора до полного физического изнеможения, – Тем более, что ты врешь, как сивый мерин. На хрена я тебе, ты же к бабам равнодушен?

      – Имя говорит все о человеке, – несколько уязвлено возразил ему лже-Марчелло, с легким испугом разглядывая Адамово лицо, будто пытаясь прочесть по нему, что он о нем знает, – мое, например, означает Молот. А как тебя зовут?

      – Ну Франческа, – выдернув нетерпеливо свою руку из пальцев «попугая», бросил Адам и, поворотясь к нему спиной, попробовал вновь зачерпнуть указательным пальцем своей правой руки черной икры.

      – Есть же ложка! – возмущенно вскричал лже-Марчелло и, стремительно подскочив к столу с яствами, сдернул салфетку с тарелки со столовыми приборами, лежавшей поверх них и скрывавшей их от взора Адама.

      – О, спасибо, а я и не заметил, – обрадовался Адам, – пальцами как-то неловко. Мы же все-таки в Европе, а не в России, где все можно.

      – Здесь также все можно, – услужливо заверил его «попугай», – но лучше есть ложкой. Так удобней. Так значит тебя зовут Франческой?

      – Ага, – промычал Адам, с полным ртом икры, – а шо, ымя как ымя, м-м-м, вкусно-о-о.

      – Да, и при этом очень дорого, – согласился с ним лже-Марчелло, – Может, еще водки?

      – Не плохо бы, – прожевав икру, выдохнул Адам, – Неужели вы так едите каждый день: всякие там устрицы, мидии, лангусты, икра, пармская ветчина, пармезан? А у нас дома ни хрена нет, кроме квашеной капусты. Почему?

      – Не знаю, – искренно признался «попугай», – Может, потому, что вы не умеете жить. Дед говорил, что Совдепия испортила русский народ. Безнадежно испортила. Но в этом доме не принято говорить о политике, только о любви. Ты очень красивая, Франческа, ты мне нравишься. Тебе нравится жить, как сейчас? Субитто! Долче витта, чики-пики, шик и блеск.

      – Да, у тебя здесь шикарно, хотя и не в моем вкусе: слишком много стекла и зеркал. Канделябры также. Позолота. Попсово.

      – Франческа, все, что было до встречи со мной, – это была не жизнь. Понимаешь? Это как черное и цветное, понимаешь?

      – Нет, полковник, не понимаю. Говоришь загадками. Так водки нальешь?

      – Ах да, водка, – вспомнил лже-Марчелло и растерянно хлопнул себя по лбу, – совсем забыл. Конечно, но налегать на спиртное, наверное, не надо, у нас долгий вечер, донна стасерра. Подойдя к столику с напитками, он взял хрустальный графин с водкой и, вернувшись к Адаму, обновил содержимое его рюмки.

      – Ну вот, сразу видно, Марчелло, что ты интеллигентный человек: можешь ухаживать за дамой. Значит, ты дворянин?

      – Да, русский дворянин, нобиле, очень влиятельный человек.

      – Ну, будь! – жестом