Черная рукопись. Илья Юдачёв

в написании декларации, все время споря с главным ее принципом – главенством формы над содержанием.

      Поэт же, держась подчеркнуто прямо и не испытывая ни единой проблемы с дикцией, был все-таки явно пьян уже в момент своего прибытия, поскольку отказался снять цилиндр и глядел на окружающих насмешливо и свысока. Над декларацией он откровенно смеялся, но подпись его под ней в итоге потом обнаружилась (в отличие от подписи Зыменова, который все время спорил).

      Во время прочтений Зыменов, в основном молчал, лишь изредка вставляя комплементарные реплики в ответ на тот или иной чей-то стих.

      Но когда очередь дошла до Поэта, и тот (очевидно, спьяну) стал осыпать братьев по перу хитро замаскированными, но таящими бесконечную едкость строфами, Зыменов в какой-то момент вспылил (решив, видимо, что речь зашла о нем, хотя Поэт проезжался в ту минуту по самому себе) и, закричав, что это уже чересчур, кинулся на него.

      Тогда Зыменова пришлось вышвырнуть за дверь с требованием больше не появляться.

      А следом за ним, не потрудившись даже выдумать причину, ушел и Поэт.

      – А где он, кстати? – спросил я.

      – С тех пор больше не удостаивал нас присутствием. Он человек свободолюбивый и непредсказуемый: когда хочет, приходит, когда хочет, уходит. За былые заслуги я прощаю ему некоторую ветреность.

      – Но послушай, – обратился я к Рифмовщику, – не думал ли ты, что он игнорирует Орден из-за чего-то еще? Не приходило ли тебе в голову, что, учитывая внешнее сходство Зыменова и Поэта, вы могли вышвырнуть не того человека?

      Глаза Рифмовщика блеснули подобно холодной стали, когда, посмотрев на меня, он многозначительно ответил:

      – Поверь мне, новенький: я точно знал, кого спускаю с лестницы…

      …шли с Лозунговичем по ночному Городу. Я изъявил желание его проводить.

      Неслабо опьяненный я соображал туже обычного, но все же пришел к однозначному выводу: специалист по гриму прикинулся Поэтом и вместе с остальными выгнал из поместья Поэта настоящего, выдав того за себя.

      Подозрительным на этом фоне казался Рифмовщик: уж больно неоднозначно истолковывалась его фраза о спуске Поэта с лестницы, брошенная в ответ на заданный мною вопрос.

      Может ли он быть соучастником Зыменова наряду с актрисой Чернецкой? И зачем ему понадобилось избавляться от Поэта, если тот, по словам Музы, приносит Ордену существенную прибыль?

      – Слушай, Володь, – обратился я к своему спутнику, когда мы подходили к одному из переулков, через который решили срезать путь.

      – Да?

      – А с чего вдруг Поэт является на заседания по своему усмотрению? Что это за исключения такие?

      Лозунгович ответил, что причина кроется в глубокой признательности, которую питает Рифмовщик к Поэту. Последний, являясь большой самостоятельной звездой, в наиболее провальный для Ордена период откликнулся на дружескую просьбу Рифмовщика и связал свой литературный путь с метафористами,