Клён ты мой любимый. Татьяна Кожевникова

быстро говорить и даже топал ногой для вящей убедительности. Я тоже стала рассматривать картину, которую он держал.

      По сути, это тоже был портрет девушки, но с совершенно противоположным значением, чем изображённой «Индурры». Глаза были злые, коварные, губы – не нежно-коралловые, а полные, расплывшиеся в презрительной улыбке. На языке валялся всякий мусор, пупок присутствовал, но имел второстепенное значение, гораздо более выделялись бёдра вместе с попой, приподнятой в возбуждении, которые были изображены по бокам пупка в другом ракурсе – не таком, как на «Индурре». Вниз от центра пупка начиналась пещера – страшно тёмная с изорванными краями, с обваливающимися в пропасть камнями. А хорошенькие ножки, скрещённые Х-образно, были обуты в пиратские корабли, бороздящие бушующий океан.

      Это было мерзко, а похотливая красотка ничего, кроме чувства гадливости не вызывала.

      Рассмотрев картину, Николло попятился, тряся головой, потом показал на «Индурру» и что-то тихо сказал Бобру.

      Тот свернул полотно, кинул его на мой столик, возле которого шёл этот разговор и понуро пошёл к «Индурре». Мы с Николло отправились следом. Как хорошо, что в это время в галерее не было никого. Люди начнут собираться примерно через час, испив целебной водички из источника.

      – Что он сказал? – спросила я Бобра, когда мы подошли ближе.

      Он посмотрел на меня, будто увидел муху на белоснежном белье и, кривя губы в уже знакомой презрительной усмешке, удостоил ответом:

      – Эта девушка похожа на его дочь Розину.

      Николло кивнул, услышав знакомое имя, и сказал что-то просительным тоном, приложив руку к сердцу. Я поняла, он просил продать картину.

      Бобр достал из кармана маркер и написал на листе отзывов 1000 евро. Николло взял у него маркер и написал 500. Началась торговля. Я ликовала.

      Наконец, они сошлись на 800 евро, и Бобр стал вынимать картину из рамы.

      – Что вы делаете? – спросила я, – ведь багет тоже денег стоит.

      – А что вы тут делаете? Не видите, я продал свою картину, но покупателю удобнее везти её без рамы. Вопросы будут? Занимайтесь лучше бумагами.

      – Скажите ему, что я сейчас заполню бумаги для декларации, чтобы провезти картину через границу.

      – Сами скажите.

      – Документы. Я пишу документы, – тронула я Николло за рукав, кипя от негодования.

      Он опять кивнул, не сводя глаз с картины. Розина – ина. Надо ему сказать, что слово «дура» – не очень хорошее в русском языке. Хорошо ещё, что наш «Мух» подписывал картины на обратной стороне.

      Заполняя необходимые документы, я немного успокоилась. Николло с Бобром подошли к моему столику, и итальянец начал отсчитывать купюры. Бобр небрежно сунул их в карман, потом подумал и бросил на стол 100 евро.

      – Это наш процент? – удивлённо спросила я.

      – Нет, это ваш процент, с Ларой я сам разберусь.

      – Благодарствую, но мне подачки не нужны, – нахмурилась я.

      – Извольте, как изволите, – балагурил Бобр, вызывая своей кривой усмешкой ещё большее моё недовольство и забирая деньги в карман.

      Николло