Тени коротких жизней. Виктор Климов

своё будущее Аркадий представлял в светлых тонах, с плавными, минимум изломанными линиями.

      Глава 5

      Савелий вошёл в комнату мужского общежития стремительно, и Аркадий определил: принес новость и готов поделиться. Савелий торопливо разулся, присел на свободную койку.

      Аркадий отложил книгу, опёрся локтем о подушку, взглядом дал понять: готов слушать.

      – Был на работе у отца, – огласил с хрипотцой и сглотнул в нетерпении Савелий. – Везёт человеку! Сколько себя помню, всегда наблюдал его одержимость удачно выбранной профессией. Очевиден азартный блеск в глазах! Вирус ожидания удачи! Зримое ощущение внутреннего возбуждения… Неописуемый душевный подъём оттого, что предстоит очередная кампания на просторах Средней Азии, где, охваченный палящим зноем, он слой за слоем станет снимать вековые пласты земли, приближаясь к тайнам минувшего Согдийского государства. Ты это понимаешь? – перешёл на шёпот Савелий и в порыве своего удивления широко раскрыл глаза и близко наклонился к Аркадию. – Это следует отнести к безумию или к бескрайнему фанатизму? – пытался понять он. – К преданности своему увлечению, из коего сумел сотворить неимоверный профессиональный напор? И знаешь ли, что он в первую очередь уложит в свой потёртый саквояж? Пару чистого белья? Ничего подобного! – напряженно поведал Савелий. – Он станет укладывать и по нескольку раз перепроверять старые, переплетённые заново монографии, истёртые пачки топографических карт, схемы, копии старинных документов… Я поражаюсь! Скорее – восхищаюсь…

      Савелий встал, прошёл к балконной двери, раскрытой настежь. Порыв ветра тронул его густую шевелюру. Он смотрел вдаль. Хотел, видимо, угадать, в какой стороне располагалось загадочное древнее государство, по которому так профессионально тосковал его отец-археолог.

      – Ведь нет же ничего этого давным-давно! Но когда он начинает увлечённо рассказывать о фалангах Александра Македонского, о серебряных согдийских чашах и блюдах со сценами пира или охоты, о минаретах, украшенных глазурованными орнаментами, о купцах и торговцах, обладавших серебряными полновесными дирхемами, клады коих в наше время обнаруживаются в городах Италии, Германии, Швеции… – Савелий обернулся, поднял палец и вновь прошептал: – Вот тогда я теряю чувство реальности и… переношусь на тесные улочки древнего Самарканда. Я становлюсь его жителем, слышу зов карнаев, рёв верблюдов в караван-сараях, шелест пёстрых шелковых одежд городской толпы, чувствую запах испечённой жарким солнцем земли и… начинаю понимать отца. Насколько он счастливый человек. Имеет возможность перемещаться во времени, сживаться и с настоящей, и с древней историей… Он убеждён, что на тех просторах история имеет необыкновенную способность оживать и одаривать чувством сопричастности. Уверяет, что сладостнее ощущений не испытывал. Тогда я задаю ему коварный вопрос о любви. О земном чувстве плотской любви человека к человеку. И он задумывается. У него нет готового ответа! Он сравнивает, взвешивает,