Большой пожар. Владимир Санин

ответил Никита.

      – Вот это фокус! – Чернышев даже растерялся. – Как узнал?

      – Секрет фирмы! – Корсаков улыбнулся, гордый успехом своего подшефного. – Подороже продай, Никита.

      – Пачку цейлонского чая, – с детским нетерпением предложил Чернышев. Никита скривил губы. – Две пачки!

      – И банку сгущенки, – потребовал Никита.

      – Черт с тобой, вымогатель!

      – Когда Птаха выходил, – Никита задрал нос и изобразил на лице глубокую работу мысли, – вы сделали жест, словно порывались его задержать, но после секундного колебания отпустили. Следовательно, он зачем-то был вам нужен. А поскольку мы еще не говорили о количестве набранного льда…

      – Ну и ну, вот стервец! – хрипя и кашляя, восхитился Чернышев. – А о чем я сейчас про себя подумал, угадаешь?

      – Нет ничего проще: вы чертыхнулись по адресу своих голосовых связок.

      – Утопить колдуна! – торжественно провозгласил Чернышев. – Не позавидуешь его будущей бесовке: попробуй дай левака, если тебя насквозь видят.

      – Я бы не назвал его будущую жену бесовкой, – с чуть заметной улыбкой сказал Корсаков. – Симпатичная и миловидная девушка.

      – Миловидные и есть самые бесовки, – возразил Чернышев. – С виду баба как баба, идет, каблучками стучит, а на самом деле на метле летает.

      Чернышев вздохнул, и все заулыбались: не надо было обладать проницательностью Никиты, чтоб угадать, о чем он сейчас подумал. А уж я-то знал точно, что его собственная «бесовка», несмотря на ее интересное положение, не давала ему покоя.

      – Звали? – входя за Никитой, спросил Птаха.

      – Садись и рассказывай, – предложил Чернышев. – Где и какой лед был? Учти, за каждое соленое словечко – день без берега.

      – Тогда я лучше напишу, – ухмыльнулся Птаха. – Что мне, до конца жизни здесь торчать, трам-тарарам?

      Птаха рассказал, что сильнее всего обледенели верхняя палуба, борта, такелаж, передняя и боковые стенки надстройки, крылья мостика. По грубому подсчету, всего «Семен Дежнев» набрал тонн тридцать, и, что самое интересное, в разных местах окалывался этот лед по-разному. Лобовая стенка рубки и планширь на баке, покрытые эмалью Баландина, окалывались значительно легче, чем все остальные участки: лед сваливался не кусочками, а целыми пластинами, с одного удара.

      – Значит, легче было окалываться? – с торжеством пытал Баландин.

      – Раза в два, не меньше, – подтвердил Птаха. – Если б весь пароход такой эмалью покрыть, за два часа бы шутя управились…

      Баландин кивал, исключительно довольный.

      – …только, – продолжал Птаха, – одна беда: вместе со льдом часть эмали сбивается, снова покрывать нужно.

      – Может быть, вы слишком сильно ударяли? – Баландин был слегка обескуражен. – Чем вы сбивали лед?

      – Мушкелем, конечно, – ответил Птаха. – Ну, кувалда деревянная.

      – Нужно было поделикатней, – подал голос Ерофеев, – пальчиком сковырнуть. А то обрадовались – кувалдой…

      – Нам пальчиком