Последняя война Российской империи. Сергей Эдуардович Цветков

кричали о «расовом предательстве» (Rassenverrat) англичан, моментально превратившихся в злейших врагов Германии, превзошедших по коварству даже русских.

      Вильгельма эта новость повергла в глубокую депрессию. Его окружение шепталось, что прежде никто и никогда не видел у кайзера такого «трагического и подавленного» выражения лица.

      Удивительным образом дольше всех сохраняла официальное миролюбие непосредственная виновница мировой войны – Австро-Венгрия. Пушки уже вовсю гремели на востоке и на западе Европы, а в Вене все еще не торопились поддержать «Нибелунгову верность» германского друга. На австрийцев не действовали даже раздраженные указания из Берлина. Вильгельм еще 31 июля телеграфировал Францу-Иосифу: «Величайшее значение имеет то, чтобы Австро-Венгрия ввела в дело против России свои главные силы и не раздробила их одновременно наступлением против Сербии. Это тем более важно, что значительная часть моей армии будет связана Францией. В гигантской борьбе, в которую мы вступаем плечом к плечу, Сербия играет совершенно второстепенную роль и требует только самых необходимых оборонительных мероприятий…». 5 августа уже Мольтке напомнил Конраду: «У вас только одна цель – Россия».

      Медлительность австрийского правительства объяснялась тем, что оно хотело успеть сосредоточить свои войска на русской границе до начала военных действий. Наконец, 6 августа в шесть часов вечера австрийский посол в Петербурге граф Фридрих Сапари вручил Сазонову ноту с объявлением войны59. Дальше в Вене вновь взяли сомнамбулическую паузу, после чего объявили войну и другим членам Антанты: 10-го числа – Франции и 12-го – Англии.

      Вильгельму в эти дни пришлось пережить еще одно разочарование: Румыния, Греция и Италия заявили о своем нейтралитете. «Союзники отпадают, как гнилые яблоки!» – сокрушенно писал кайзер. Особенную ярость вызвало в нем поведение Италии – члена Тройственного союза. Ее премьер-министра Джованни Джиолитти Вильгельм обругал «удивительным подлецом», а короля Виктора-Эммануила – «мерзавцем».

      В итоге рассчитывать можно было лишь на болгарского царя и на двух «больных людей» – Австро-Венгрию и Турцию. С такими вот союзниками Германии приходилось вступать в борьбу, которая, по словам Мольтке, должна была определить «ход истории на последующие сто лет».

      Никто из зачинателей Великой войны тогда и не подозревал, что заканчивать ее будут совсем другие люди.

      Часть вторая. 1914 год. Победы не приносят победы

      I

      Европа приняла войну, словно нечаянный праздник. Как в странах Антанты, так и в Германии правительственные воззвания о начале мобилизации и вступлении в войну были встречены криками ликования и одобрения. Улицы и площади городов заполонили восторженные толпы. Фотографии, сделанные в те дни в европейских столицах, запечатлели военных и штатских, мужчин и женщин, людей разных сословий и состояний. По большей части – это «чистая публика»: шляпы, котелки,

59

А.А. Керсновский в связи с этим приводит следующую апокрифическую историю: «В своих мемуарах Сазонов рассказывает (в опубликованных воспоминаниях Сазонова ничего подобного нет. – С. Ц.), как к нему в кабинет явился австро-венгерский посол граф Сапари с текстом объявления войны. «Ввиду того, что Россия объявила войну нашей союзнице – Германии…» – начал он читать по бумажке. «Позвольте, – перебил его Сазонов, – не Россия объявила войну Германии, а, наоборот, Германия объявила войну России». Сапари посмотрел умоляюще и снова начал: «Ввиду того, что Россия объявила войну нашей союзнице Германии…» – «Позвольте, позвольте, – перебил его опять Сазонов, – это совершенно неверно!» – «Ах, господин министр! – в отчаянии воскликнул посол. – Войдите же в мое положение: мне так приказали!..»