«Что ты вьёшься, вороночек!..». повесть об А. С. Пушкине. Александр Никонов

живут здесь казаки?

      – Да по-разному, – ответил Пьянов. – Чать, слышал, в начале года казаки тут тряхнули властью, самого енерала убили, атамана да старшин. Потом-то нас и поприжали. Дыхнуть не дают, лютуют. Следователи и до се бунтовщиков ищут. Кого поймают, по казацкому обыкновению плетьми бьют, бороды сбривают, в армию отсылают. Да ещё грозятся заводил четвертовать, колесовать, вешать да головы отсекать. Вот оно как, Емеля.

      Филиппов в разговор не встревал, молча пил и ел кашу, иногда недоверчиво поглядывая на осоловевших собеседников.

      Утром, перед отправкой на базар, Пугачёв вышел во двор, скинул с себя рубаху и стал умываться и растираться снегом, покрякивая и ухая:

      – Ух, благодать! Ах! Ах!

      Во двор вышел Пьянов, подивился, сказал:

      – Гляди, простудишься нето.

      – Ничего, я привыкший, – ответил Емельян. – В армии, в походах и не то бывало.

      Денис присмотрелся к оголённому телу и, показав на провалы на груди, спросил:

      – А это у тебя что?

      – Это? Это, брат Денис, особые признаки. Я тебе потом о них скажу, а сейчас не спрашивай.

      Умывшись и обтеревшись, Емельян поглядел вдаль, в степи, потом в небо и со вздохом сказал:

      – Эх, Денис, хороший ты человек, погляди, сколько вокруг простора, а душе воли нет – будто в клетке она.

      – Да что ж воля, – ответил Пьянов, – она сейчас не в наших руках. Всем атаманы да старшины заправляют по царицыной указке. Вот говорят, что скоро казаков будут набирать в московское войско, а они не хотят уклады и обычаи свои менять.

      Пугачёв промолчал, а к исходу дня, когда вечеряли и снова пили брагу, Емельян наклонился к уху Денис и прошептал:

      – А знаешь ли ты, Денис, кто я есть на самом деле?

      – Кто? – тоже шёпотом спросил Пьянов.

      – Я и есть тот самый государь Петр Фёдорович, о котором говорят.

      Пьянов округлил глаза и отшатнулся:

      – Да ну! – Денис перекрестился. – Все же говорят, что он помер.

      – Помер, помер! – с укоризной повторил Емельян. – Знаки у меня на груди видел?

      – Да, видел.

      – Так вот, это царские знаки, Богом данные мне с рождения. Верь, я и есть император Пётр Третий. Все думают, что я помер, а я – вот я. Веришь ли?

      Пугачёв расправил свою грудь. Пьянов во все глаза смотрел на своего гостя, потом, икнув, спросил:

      – Так где же ты скрывался, государь, как выжил?

      – Когда по царицыному приказу меня в полон взяли да хотели умертвить, спас меня один дворянин. Фамилью его уж не помню. Меня спас, а сам-то на эшафот за это пошёл.

      – Вот оно как!

      – Да. Долгие годы скитался я по миру, нищенствовал и жил милостыней. И где я только ни был, – я ж тебе сказывал: и в русском войске под Цареградом воевал, и в Польше был, и в Арабии. Да вот Бог ниспослал милость вернуться мне в Российское государство.

      – И что ж ты делать-то теперь будешь, государь, небось, немка-царица трон свой не отдаст? – спросил Пьянов.

      – А ты собери-ка верных казаков, токмо тайно, я скажу им