Ни стыда, ни совести (сборник). Вячеслав Кашицын

ваш адвокат.

      Странно, но я был готов к чему-то подобному. Значит, меня все-таки в чем-то обвиняют.

      – Вы… не ответили на вопрос. Мне безразлично, кто вы, мне безразлично, где я, я спросил вас: она жива? Твою мать, где…

      – Подождите. – Он снова встал, засунул руки в карманы, нахмурился. – Я хочу донести до вас мысль о том, что я ваш друг, а не враг. Давайте поступим так: я отвечу на ваши вопросы, во всяком случае на те из них, на которые есть ответ. Но прежде вы расскажете мне все. Все как было, идет?

      Мы не понимали друг друга. Во мне росло раздражение и даже злость на него – его интересовали какие-то частности, он что-то скрывал от меня и, в свою очередь, что-то пытался выведать.

      – Когда меня выпустят?

      Он печально глядел на меня.

      – Когда меня выпустят, я спрашиваю?

      – Игорь Рудольфович, – он скорбно сложил губы, переплел пальцы, – вы действительно считаете, что вас отсюда должны выпустить?

      Что-то было в его тоне такое, что мне не понравилось. И в особенности мне не понравилось это выражение на его лице – выражение то ли участия, то ли подозрения, словно он и хотел и не мог отнести меня к какой-то категории и в зависимости от этого предложить мне что-то важное или нет.

      Я озлился настолько, что едва сдерживался, чтобы не ударить его. Очевидно, он почувствовал это.

      – Значит, не хотите рассказывать?

      Ни слова не говоря, я встал, направился к двери, толкнул ее. Я должен был давно уйти отсюда, туда, где она, во всяком случае, попытаться найти ее, а я веду здесь пустопорожние разговоры! Дверь не поддалась. Я толкнул еще раз, с тем же результатом. И потом, развернувшись, бросился на него.

      Он не успел уклониться. Я схватил его за шею, стал душить, крича ему в лицо: где она? где? На его крики явился тот человек, что меня охранял, и еще двое – совместными усилиями они оттащили меня от него.

      Но, к моему удивлению, он не ушел. Он, кажется, даже не испугался. Во всем его виде было что-то странное, какое-то восхищение, что ли. Какое-то торжество.

      Он переговорил о чем-то с надзирателями, таким тоном, что, мол, ничего, все в порядке, повздорили, и они удалились.

      – Вы вынуждаете меня, – сказал он, вытирая разбитую губу, – быть с вами абсолютно откровенным. Что ж, вы сами этого хотели.

      Он глядел на меня не мигая.

      – Вас обвиняют в убийстве. Вы стали причиной смерти девяти человек. Статьи 105, 109. Это – высшая мера.

      Очевидно, я сильно побледнел.

      Увидев мою реакцию, он усмехнулся.

      – Я пытаюсь вам помочь, Игорь Рудольфович. Я не альтруист. Но сегодняшняя наша встреча не позволила мне понять, кто вы – свихнувшийся маньяк или гений расчета. Я приду завтра, а вы пока подумайте.

      – Подождите, – выдохнул я. – А что… с ней? Она…

      – Она погибла.

      Это был иезуитский ход с его стороны – оставить меня на день наедине с такими новостями, с моими мыслями. Я провел бессонную ночь. Я верил и в то же время не верил ему. Я понимаю, что моя вера в то, что она жива, вполне могла быть защитной реакцией моей психики; действительно, весть о ее смерти была для меня чудовищна, невыносима – но я