Арена XX. Леонид Гиршович

новое место, – сказал Берг. – Уже скоро. Как только начнут петь на языке оригинала. Тогда на немецком вы далеко не уедете.

      – Пока что Лео Блех будет дирижировать «Носом».

      – То-то и оно, что носом. Дорогой Давыд Федорович, учите иностранные языки, это единственное, что остается.

      – Кто там говорит о языках? Хотите заливного? – послышался голос Маргариты Сауловны.

      – Спасибо, я удовольствуюсь килькой, – отвечал Николай Иванович, ошибочно приняв это на свой счет.

      – Дэвочка…

      – Что, мой хороший?

      – Дай твою тарелочку.

      Давыд Федорович слушал полные угроз речи Николая Ивановича, перед ним была полная тарелка – тот еще кот Васька. Предостерегающий перст приятно возбуждал в нем аппетит. Из сказанного Бергом следовало, что, пока не поздно, надо есть. Внимаешь тревожным слухам и ешь, ешь, ешь…

      – Чего вы папу пугаете, на чем это он далеко не уедет? Он никуда и не собирается уезжать, – Лилия Давыдовна впервые обратилась к Бергу. («Как хороша ты, пташка, во гневе».)

      – Уезжать из Германии? – спросил Макаров, отрезавший себе кусочек грудинки. – Что вы имеете в виду, Лилечка?

      – Ничего не имею. Глупости, – отрезала Лилия Давыдовна, не глядя в его сторону.

      Маргарита Сауловна, чтобы сгладить ее резкость – сама любезность.

      – Георгий Леонидович, говорят, у вас выставка будет. «Хомо… Хомо…» ну, подскажите кто-нибудь. Еще в «Руле» писали.

      – «Хомо олимпикус»…

      – С «Рулем» это все ужасно…

      – Советы взялись за нас всерьез…

      – Ну там темная история, – сказал человек, куривший макаровские папиросы. – Это они говорят, что Советы. Могли быть и монархисты. Застрелили же они тогда… ах ты, Боже ты мой, имя запамятовал… их редактора…

      – Владимира Набокова.

      – Вот-вот.

      Трояновский-Величко его поддержал:

      – Кто угодно мог быть. У них дела шли из рук вон скверно, они бы все равно закрылись. Это могли сделать и… – Андрей Акимович выбросил вперед руку. – Чего на красных-то всех собак вешать.

      – А этим-то что? – спросил Давыд Федорович.

      – А то, Давыд Федорович, что по их разумению газета является рупором… – Андрей Акимович деликатно позабыл слово, что хотел сказать, но выкрутился: – …определенных национальных кругов.

      – Да бросьте, для них мы все «белые русские». С каких это пор вы за коммунистов вступаетесь?

      – Не вступаюсь я за них вовсе.

      – Нашла! – Маргарита Сауловна дала себе труд сходить за газетой, верней за газетной вырезкой. – Как видите, я слежу за культурной жизнью, про друзей всегда вырезаю. У меня все хранится. И там, где про Лилечкин портрет напечатано. Послушайте: «Блестящая белая ляжка, огромное израненное колено, чулок сполз…»

      – Маргоший, это же не про Лилечкин портрет…

      – Нет, конечно. Вот, перебил… где я? Так. «Чулок сполз на яростной кривой икре, нога ступней влипла в жирную землю, другая собирается ударить – и как ударить! –