Арена XX. Леонид Гиршович

восемь гостей – и все по лестнице. О немецкие соседи, когда-нибудь вашему ангельскому терпению придет конец.

      Трояновский-Величко подкараулил Берга:

      – Вы попадете в ад. Это говорю вам я.

      Неудержимая потребность произнести вслух то, что на все лады произносил про себя. (К тому времени Урываев уже смылся, слинял, испарился, растворился – и прочая бытовая химия.)

      – Мы оба попадем в ад, – сказал Берг.

      Николай Иванович снова стал бывать на Фазаненштрассе. Реже, чем летом. Часы работы одних это часы отдыха других. После пяти вечера на дверях похоронных контор висят амбарные замки. Напротив, счетчики таксомоторов только начинают отсчитывать свои километры брусчатки. Крупье и ночные таксисты негласно состоят в одном профсоюзе с «Голубым ангелом». Но, кажется, респект, с которым Берга встречали в ашеровской гостиной, находился в обратной зависимости от частоты его визитов… Или всему причиной тайна, которую он хранил. Или даже наоборот: которая от кого-то перестала быть тайной.

      – Может ли грешник быть хорошим человеком? – спросил Николай Иванович у Лилии. Они встретились у церкви. Ему как-то случилось ее здесь ждать. Тогда шли репетиции «Данаид» – теперь Трояновский-Величко переработал для юношества «Пентезилею» Клейста. (Андрею Акимовичу нельзя отказать в чувстве современности: «Псы, которыми Пентезилея травила Ахилла, – прообраз овчарок Аушвица».)

      Берг сидел с Лилией на скамейке. Был холодный ветреный день, идеальный для поджогов.

      – Грешник – хорошим человеком… – повторила задумчиво Лилия.

      – Ну, который осужден гореть в аду, – пояснил Берг.

      – Франческа и Паоло, – не колеблясь ответила она. – Да и любой грешник, который делает доброе дело. Святые, они же не очень добрые.

      На вопрос – неизбежный – почему он об этом спрашивает, Николай Иванович ничего не ответил. Не отвечай на вопросы, и тебе не понадобится плетка, о которой говорил Заратустра.

      – Почему вы все время дразните папу – что скоро все переменится и ему надо будет учить иностранные языки?

      – Я хорошо вижу, что ждет оперу.

      – А папа, по-вашему, не видит?

      Не отвечай.

      Они встречались до обеда. Николай Иванович делился боевыми воспоминаниями – о России, об Африке. Доходили до Тиргартена, в котором в феврале не очень-то посидишь на скамейке.

      – Пальцы зябнут, – это открыло шлагбаум, до того преграждавший путь к ее рукам. – А вы думали, я погибла, да? Вы хотели ему отмстить за меня, мертвому?

      – Если б я мог надругаться над его телом, как Ахилл над телом Гектора.

      – А как он над ним надругался?

      – Снял с него доспехи…

      – А дальше?

      – Проколол сухожилия, продел крепкие ремни…

      Ее глаза вспыхнули:

      – И что же?

      – Привязал к колеснице и носился на ней, как сумасшедший, от горя.

      – Почему от горя, он же победил?

      – Он очень любил