Традиции & Авангард. №4 (23) 2024. Литературно-художественный журнал

Антипова

      Наследство

      Рассказ

      Родилась в 1991 году в Нижнем Новгороде. Окончила филологический факультет ИНГУ им. Н. И. Лобачевского. В прошлом – журналист, редактор региональных печатных изданий. Работает в сфере рекламы и маркетинга. Участник литературных конкурсов и мастерских для молодых писателей. Публиковалась в журналах: «Звезда», «Сибирские огни», «Нижний Новгород», «Дружба народов», на порталах «Huterramypa» и «Литературная Россия».

      Сидя на табурете в центре самой большой комнаты дедова дома, я ощущал себя внутри пустой головы погибшего гиганта. Два окна передо мной были его глазницами. Я смотрел через них наружу, на супружескую пару облепих, заслонявшую собою глухой забор из зелёного сайдинга с самодельной калиткой. Между её прутьями можно ещё было в сумерках разглядеть дорогу, покинутую в этот час даже собаками, и на противоположной стороне – столетний пень, укрытый рябым половиком из тряпичных лоскутов.

      Я встал и повернулся к окнам спиной: вот оно, моё наследство. Под одной крышей – три комнаты, кухня-коридор, тёплый туалет и длинный пристрой – двор, где давно уже простыл дух скотины и сена, так что теперь это просто шлюз из внешнего мира внутрь дома или сразу, минуя поворот на лестницу, в сад, в мой сад.

      В этой части деревни, уцелевшей после строительства Горьковской ГЭС, не ушедшей на дно водохранилища, было ещё до сотни жилых и с десяток выморочных домов, похожих на мой, но чужих, неизвестных, а потому непременно уступавших моему дому и уютом, и крепостью сруба, и тем эфемерным понятием «атмосфера», под которым понимают обычно собственное ощущение пространства.

      Атмосфера в моём доме прекрасная.

      Никогда прежде я не оставался здесь на ночь один, хотя столько раз представлял себе, как однажды, заперев калитку и на всякий случай заднюю дверь, я приму душ и займу лучшее спальное место на кровати под балдахином. И вот я раздвинул атласные занавески, точно такие, как те, что заполоняли прилавки рынков в девяностые: на глянцевом фоне бархатный узор из вензелей, слагающихся в формы цветов и листьев. Алюминиевые кольца, держащие гардины, под рукой моей проползли по трубкам, издавая металлический скрежет. На полпути одно из колечек застряло, зацепившись за невидимое препятствие, я дёрнул с усилием, и ткань, казавшаяся до того крепкой, с хрустом надорвалась. Плевать. Я продолжал тянуть, пока за пологом не обнажилась кровать, заправленная, но неряшливо, совершенно не так, как в детстве моём застилала её бабушка. В конце она обязательно вминала одно из ушей подушки и ставила получившуюся пирамиду в изголовье, увенчивая кружевной салфеткой. На этой кровати бабушка умерла. Долго ещё не поднималась рука убрать с тумбочки напротив лекарства её и молитвослов.

      Дедушка тогда стал ещё злее. Поначалу мне так казалось. Но потом я, навещая дежурившую при нём мать, стал отмечать в нём всё больше детского, и даже сердитость его теперь напоминала обиду младенца на тумбочку, о которую он ушиб пальчик. Тогда я перестал бояться деда, хотя всю свою жизнь, слыша топот его по пустой, как барабан, лестнице, я, чем бы ни был занят, всё бросал и прятался в дальней комнате. И когда уже сам он лежал в гробу, я даже сунул тайком кончик мизинца в раковину его воскового уха, словно мне нужно было ещё одно, последнее, доказательство