«Корабль дураков», или Беседы с корифеями философии. Вячеслав Сорокин

не произошло. Но ему очень хотелось прочитать тот журнал самому. Он протянул руку к журналу, который Капица держал не пряча, но для человека, который был в состоянии поставить на место самого Берию, тем более не составляло труда поставить на место партийного чиновника, даже такого ранга. «Нет уж, – сказал Капица, отводя руку с журналом за спину, – это вы оставьте мне».

      Так Капица стал первым советским человеком, прочитавшим «Дворника Лашкова» в напечатанном виде. А теперь угадайте, кто стал вторым… Правильно, Восленский. Он два дня не отходил от Юрия, выпрашивая и для себя экземпляр, а тот отговаривался: почта, мол, не пришла из Германии; или: в машине-де забыл журнал. На самом деле журнал лежал в его сумке. «Пусть они за нами бегают, а не мы за ними», – пояснил он мне. Под «они» он понимал тех, кто был однозначно по ту сторону баррикад. Такая ситуация его развлекала и радовала. Он не знал ещё тогда, что Восленский не был по ту сторону баррикад. Наконец Юрий сказал мне: «Стой здесь и смотри. Сейчас он придёт». Восленский, точно, пришёл, получил журнал и, положив его в пластиковый пакет и оглядываясь, заспешил в свой номер. В тот день я больше не видел его.

      Он ещё много раз подходил к Юрию. Расспрашивал об НТС, о Германии. Держался исключительно корректно. Больше всего польстило Юрию, что он сразу признал в нём русского. «Вы на Западе уже больше двадцати лет, а по вашему виду и поведению этого никак не скажешь. Остались русским. Вот и галстук у вас криво повязан». Сам Восленский был одет с иголочки, и с галстуком у него было всё в порядке.

      Выделить за границей в толпе «своего» не составляло труда. Мы этим пользовались. Не обязательно было заходить в магазины, можно было ходить перед магазинами. Не было случая, чтобы мы не узнали «своих». Случались и курьёзы, как и в тот наш приезд. Вдруг увидели – идёт «наш». У Юрия рука рефлексивно потянулась к сумке с книгами. Но что-то мешало нам подойти к «нашему» и заговорить. Он шёл один, то есть не соблюдена была первая заповедь для выезжающих за границу: оставаться при группе. И одет был как швед. Мы долго шли за ним, гадая, наш он или не наш, пока он не разрешил наши сомнения следующим образом: он высморкался путём приложения к правой ноздре указательного пальца правой руки, а затем к левой – указательного пальца левой руки. «Наш!» – разом воскликнули мы. И не ошиблись. «Здравствуйте!» – «Здравствуйте!!» Его удивление было неописуемо: «Как вы узнали, что я русский?» – «Да своего сразу видно!» – «А я ведь в Швеции уже тридцать лет!»

      Во мне тоже как-то – в Сингапуре! – признали «своего». Улицы там в торговом квартале кишели нашими моряками. Находившись с тяжёлой сумкой, в которой к тому времени уже лежала и книга Восленского «Номенклатура», прислонился я к стене. Прямо передо мной вырос «наш». Увидев меня, заулыбался. «Чего улыбаешься?» – «Да своего сразу видно!» – «Я не из ваших, я из Франкфурта. Из «Посева»». Улыбка тут же исчезла с его лица. Но два экземпляра «Посева» он взял. И, спрятав их за пазуху и оглядываясь, заспешил к кораблю.

      …Второй