Пятно. Анна Пестерева

донести до квартиры сумку, заходит со мной. Попутно произносит слова, много разных слов: волновался, скучал, не спал, думал. Зачем болтать? На кухне наваливается всем весом, не стесняясь тяжести и силы тела. За такое не извиняются. Что-то падает на пол и весело бьется, разлетается осколками и белыми цветами под ногами. Не важно. Он все ближе, слишком близко, забыла, что так бывает. Соседи включили погромче телевизор, значит, им слышно. Ну и пусть. Мне не стыдно. Смотрите потом в лифте осуждающе-сально, черт с вами. Не стыд-но. Мне нравится: нет мыслей, трех с половиной недель, развода, меня самой – только ощущения. Я сужаюсь до позвонка, который чувствует холод и жесткость кухонного стола. Расширяюсь и охватываю собой свое тело и его тело, чувствую (не вижу, а именно чувствую), как он задевает коленом ножку стола. Витя сам пока этого не знает, а я… Сужаюсь и расширяюсь, пока наконец не возвращаюсь к норме. Первое время не узнаю себя, все новое, свои-чужие легкие жадно тащат внутрь воздух, мышцы живота подрагивают. Когда тело успокаивается и возвращаются мысли, иду в комнату за мазью – Вите она пригодится.

      Он не уходит – я не удерживаю и не гоню, – а потом, когда все-таки закрываю за ним дверь, вижу за окнами темноту и свое отражение в ней. Ночь. С тех пор как я вернулась, не могу уснуть и приходится проводить время с собой наедине. Тяжелое испытание, но я знаю, как схитрить. Открываю очередной сезон «Теории большого взрыва» с начала и сижу, пока девятая серия не сменяется десятой и темнота за окнами не светлеет, как черный чай, в который добавили дольку лимона. Еще через пару серий из-за крыши соседнего дома выкатывается сам лимон, то есть солнце, и во рту становится кисло от сдерживаемой зевоты. Окна больше не хотят меня отражать – я становлюсь прозрачной, сквозь мое тело просвечивают улица, фонарь и припаркованная машина.

      Бессонница. Оставляет следы на лице, которые я прикрываю двумя холодными и склизкими патчами. Сигнал мессенджера – Катя присылает фотку с пробежки. Пока меня не было, ей пришла в голову идея пробежать марафон – говорит, так она меньше переживала. Пишу ей: «СПЯТИЛА Ты помнишь историю марафонца первого? Он в конце умер! Ненормально столько бегать». Фотографирую кружку кофе, бутерброд с маслом на фоне включенного телика, где показывают лесные пожары. «Предпочитаю убивать себя по-другому». «Ты сегодня философ», – отвечает. Всегда.

      Днем приходит сообщение от Вити: «Как дела». Рассказываю, что за обедом разнимала голубя и ворону, которые подрались во дворе. Витя записал голосовым смех на полминуты. Я понимаю, как это звучит, но история грустная. Ворона схватила голубя за хвост и стала шмякать его об асфальт. Витя снова присылает смеющееся голосовое. Хорошо, раз тебя смешит слово «шмякать», скажу по-другому. Короче, таскает она несчастного голубя по асфальту. Тот перепуган настолько, что забыл, как летать. Скребет лапами очень быстро, хочет удрать. В глазах страх – я не вижу их со второго этажа, но знаю, что он там есть. Остальные голуби из его стаи отбежали на безопасное расстояние и смотрят, что будет