Экспансия на позавчера. Алексей Небоходов

его взгляд.

      – Конечно, – сказала она ровно.

      Ларсон прищурился, глядя на неё пристальнее.

      – Тогда почему ты так напряжена?

      Она хотела бы сказать что-то саркастичное, отбросить этот вопрос, перевести в шутку, но внутри всё сжалось. Всё ещё горело. Она попыталась расслабить плечи, убрать с лица ненужное выражение, но ощущение не проходило.

      – Устала, – наконец произнесла она.

      Ларсон чуть склонил голову набок.

      – Ты не устала, – сказал он медленно, как будто пробуя её реакцию на вкус. Лиана почувствовала, как её пальцы снова сжались в простынях. – О чём ты думаешь?

      Его голос был спокойным, но в нём чувствовалось что-то цепкое, изучающее, как будто он уже знал ответ, но ждал, что она его произнесёт.

      Она молчала. Какого чёрта она должна была что-то объяснять? Какого чёрта она вообще думала о нём?

      Ларсон медленно провёл пальцами по её бедру, но она едва ощутила этот жест. Внутри всё ещё пылала другая жара, совсем не та, что должна была быть после близости с мужчиной, который лежал рядом.

      Это было неправильно. Она резко отстранилась, села, сдвинула с себя простыню, оголив плечи.

      – Ларсон, – начала она, но осеклась. Что она могла сказать?

      Что её тело предаёт её в самый неподходящий момент? Что она не может выбросить из головы то, что случилось с другим человеком?

      Он медленно сел, опираясь локтем о матрас, внимательно наблюдая за ней.

      – Ты даже не со мной, – сказал он тихо. Она стиснула зубы:

      – Не выдумывай.

      Ларсон слегка склонил голову набок, его губы дрогнули, но улыбка так и не появилась.

      – Правда?

      Лиана прикусила внутреннюю сторону щеки, не отвечая. Чёрт!

      Чёрт, чёрт, чёрт.

      Почему, чёрт возьми, этот чёртов поцелуй вообще произошёл? Почему она вообще думала об этом придурке Иване?

      Лиана с детства знала, что миром правят связи, но никогда не хотела быть лишь их продолжением. Её родители, оба дипломаты, вращались в высших кругах, привыкли к тонким играм слов, к переговорам, где даже молчание могло означать больше, чем сказанная фраза. В их доме всё было чётко регламентировано: с кем дружить, как вести себя на официальных приёмах, какие вопросы задавать, а какие лучше оставить без ответа.

      Её детство проходило среди тщательно отобранных знакомых семьи – детей послов, политиков, учёных, людей, чьи фамилии могли открывать двери, о существовании которых большинство даже не подозревало. Она быстро научилась улыбаться, когда нужно, говорить ровно столько, сколько требовалось, и никогда не показывать своих истинных мыслей.

      Но чем старше она становилась, тем отчётливее понимала, что ей этого мало.

      Она не хотела быть просто очередной «дочерью влиятельных родителей», чей путь предрешён с рождения. Не хотела, чтобы её воспринимали как продолжение фамильного имени, очередную марионетку в дипломатических играх. Она хотела доказать, что способна чего-то добиться сама, без чьей-либо протекции, без заранее расстеленного