О мышах и людях. Квартал Тортилья-Флэт (сборник). Джон Стейнбек

Можно сойти с ума, ежели у тебя никого нету. Пускай хоть кто-нибудь, лишь бы был рядом. Я тебе говорю! – крикнул он. – Я тебе говорю: жить в одиночестве очень тяжко!

      – Джордж вернется, – испуганно уговаривал Ленни сам себя. – Может, он уже вернулся. Пойду погляжу.

      Горбун сказал:

      – Я не хотел тебя стращать. Он вернется. Это я про себя говорил. Сидишь тут один по вечерам, читаешь книжки, или думаешь, или еще чем займешься. Иногда думаешь вот так, один-одинешенек, и некому тебе сказать, что правильно, а что нет. Или увидишь чего, но знать не знаешь, так это или не так. И нельзя обратиться к другому человеку да спросить, видит ли он то же самое. Ничего не поймешь. И объяснить некому. Я здесь много чего перевидал. И не был пьян. Но я не знаю, может, это мне во сне приснилось. Ежели б рядом со мной был кто-нибудь, он сказал бы мне, спал я или нет, и тогда все стало бы ясно. А так я просто ничего не знаю.

      Горбун смотрел в окно.

      Ленни сказал с тоской:

      – Джордж меня не бросит. Я знаю, Джордж этого не сделает.

      Горбун продолжал задумчиво:

      – Помню, как я еще ребенком жил у своего старика на ранчо, где он курей разводил. У меня были два брата. Мы никогда не расставались, никогда. Спали в одной комнате, на одной кровати – все трое. А в саду у нас клубника росла, и был луг, а на нем люцерна. Помню, в погожее утро мы чуть свет выпускали курей на этот самый луг. Мои братья садились верхом на загородку и присматривали за ними, а куры все до единой были белые.

      Постепенно Ленни заинтересовался.

      – Джордж говорит, что у нас будет люцерна для кроликов.

      – Для каких кроликов?

      – У нас будут кролики и ягоды.

      – Ты спятил.

      – Будут. Спросите сами у Джорджа.

      – Ты спятил, – снова сказал Горбун с презрением. – Я видывал, как сотни людей приходили на ранчо с мешками, и головы у них были набиты таким же вздором. Их были сотни. Они приходили и уходили, и каждый мечтал о клочке собственной земли. И ни хрена у них не вышло. Ни хрена. Всякий хочет иметь свой клочок земли. Я здесь много книжек перечитал. Никому не попасть на небо, и никому не видать своей земли. Все это одно только мечтанье. Люди беспрерывно об этом говорят, но это одно только мечтанье.

      Он замолчал и поглядел на распахнутую дверь, потому что лошади беспокойно зашевелились и уздечки звякнули. Послышалось ржание.

      – Кажется, там кто-то есть, – сказал Горбун. – Может, это Рослый. Иногда он заходит сюда раза два, а то и три за вечер. Рослый – заядлый лошадник. Он очень заботится об своих мулах.

      Горбун с трудом встал и подошел к двери.

      – Это вы, Рослый? – спросил он.

      Отозвался Плюм:

      – Рослый в город уехал. Скажи, ты, случаем, не видал Ленни?

      – Это ты про здоровенного малого спрашиваешь?

      – Да. Не видал его?

      – Он здесь, – бросил Горбун отрывисто. Потом вернулся к своему ложу и лег.

      Плюм остановился на пороге, поскреб культю и сощурился от света.

      Внутрь он не вошел.

      – Слышь, Ленни. Я тут все думал об кроликах…

      – Можешь войти, ежели