Успеть сказать до тридцати. Стефания Данилова

в одиночку. С собой разговаривать матерно.

      За воздух держась как за ручку. Ведь мы же не гордые.

      Мы можем прожить до полтинника дома и с матерью,

      где пёс громко лает в прихожей, и кушать нам подано.

      Но всё же есть смысл обратиться к другой хрестоматии.

      Ведь я не таков. Я уже говорил это ранее.

      Мне хочется петь, только без адресата нет голоса.

      И сердце стучит – на кого-то, по-прежнему крайнего,

      и вновь ерундовину пишут газетные полосы.

      …Идущая в гости к кому-то не знает заранее,

      насколько близки скоро станут глаза, губы, волосы

      хозяина дома, который, возможно, не ждал её,

      но вскоре научится ждать. У меня – получается.

      Вложить двадцать чёртовых лет! – в поезда запоздалые,

      а после спросить, отчего ж мое сердце печалится?

      Мы городу смотрим в глаза изумленно-усталые,

      и чувство крепчает пуэром в фарфоровой чайнице.

      В сгоревшем театре опять поднимается занавес

      над тайной, что зрителям всем раскрывать я не вынужден.

      С подачи твоей Петербург открывается заново.

      Он в цвете, он в самом цвету. Значит – стоило, видишь

      ты? –

      прожить двадцать лет, чтобы сердце, которое замерло,

      забыло кого-то семь раз, чтобы вспомнить – единожды.

      Война объявлена

      Вы не рады мне.

      Будто я – террористка с бомбой

      и подброшу ее Вам в сумку, что на плече.

      Или с ног собью

      хитромудрым японским комбо.

      Потому что я в шапке,

      как у Команданте Че.

      Я гораздо хуже

      всяких там террористок.

      Я готовлю Вам лично атомную войну.

      Мои люди

      под видом скромненьких интуристок

      пробираются в Вами созданную страну.

      Вот сидите Вы, милый,

      в какой-то из Чайных Ложек,

      Идеальной Чашке ли, Кофешопе, – в кафе, короче.

      Мои люди отрапортуют мне и доложат,

      с кем Вы ели,

      о чем беседовали

      и прочем.

      Вот Вы курите у окна,

      а на Вас направлены

      пара точных прицелов видеофоторужей.

      А могло быть иначе.

      Я знаю, что так неправильно.

      Я котом Леопольдом Вам предложу жить дружно,

      наши руки – для наших рук, а не взвода кольта.

      И борщи я готовлю вкусно. И суп с грибами.

      Вы же сами на рее вздернули Леопольда,

      натянув его шкуру на

      японские барабаны.

      Оттого я ношу в кармане стихов гранаты

      и на воздух весь мир заставить взлететь готова –

      так, что нервно закурит крепкую даже НАТО.

      Я Вам честь отдаю,

      как корабль отдает швартовы.

      Дорогой, у меня есть связи в любом отделе

      и подкуплены крепко

      все городские копы.

      Все равно я молчу

      и рою свои туннели,

      и взрывчаткой любви закладываю подкопы.

      Я готовлюсь к войне. И кровью пишу на белом

      полотне со старославянским ятем:

      «Господинъ,