Штрихи к моему портрету. Рассказки смешные и не очень. Сергей Павлович Степанов-Прошельцев

Дом этот трудно было спутать с другими – к нему притулилась будка сапожника. В ней священнодействовал пожилой армянин. Его звали то ли Самвелом, то ли Суреном.

      Дом был на двух хозяев, удобства во дворе. Еду готовили на примусе, а позже на керогазе. Керосиновая лавка находилась неподалеку. Обнаружить её можно было по специфическому запаху. Мальчишки рассказывали, что продавец керосина, китаец, настолько отравился керосиновыми парами, что пьянел даже от газировки.

      Во дворе жило семейство ежей, которые выходили на прогулку и пугали кота Мурзика. Приблудившегося щенка отец назвал Примусом. Мурзик встретил главу колючего семейства, выгибая спину в виде вопросительно знака, шипел, но, уразумев, что угрозы от этих добродушных созданий не исходит, принял в друзья.

      За домом простирался пустырь, поросший лопухами и бурьяном. Он плавно переходил в хаотично натыканные дома параллельной улицы Московской. В одном из них жил мой приятель Виктор Шапоренко. Чуть дальше, на углу улиц Октябрьской и Пушкинской находился задний фасад Дома пионеров. Он в то время был закрыт на ремонт, но не ремонтировался, и мы, мальчишки, беспрепятственно проникали на его чердак, где был свален какой-то хлам. Начитавшись Гайдара, я даже намеревался оборудовать там штаб наподобие тимуровского.

      Погоны на майках

      Тогда, в огарок тысячелетия, мне исполнилось двенадцать. В то приснопамятное время, когда народ ещё не замордовали, когда он сна-покоя не лишился, детство проходило не за компьютером, а во дворе, где игры были совсем не виртуальные: городки, война, шпандырь, казаки-разбойники, испорченный телефон, наконец, прятки. Мы рисовали звёздочки на пилотках, свернутых из газет, звёздочки на погонах, которые пришивали к майкам. Отдавали друг другу честь, обращались друг к другу строго по званию:

      – Товарищ лейтенант!

      – Товарищ майор! – это ко мне, вожаку.

      Моими подчинёнными стали девятилетний Витя, Люба и Лида – его ровесницы. И я неожиданно влюбился в медсестру Лиду. Это было милое светловолосое создание с голубыми ясными глазами. Она была ласковой и доброй.

      Однажды Лида меня поцеловала. Ей исполнилось десять, и я подарил ей брошку, которую нашёл на высохшей речке. Это был первый поцелуй девочки. И я поплыл, хотя и не умел плавать – в южном городе не было водоёма. Вода была только артезианской. Такой жёсткой, что драла горло, как наждак.

      Я отнимал у Лиды портфель, когда мы шли в школу, и она стеснялась, боялась, что это увидят одноклассники и будут смеяться. Я тайком клал к её порогу полевые цветы, и она знала, что их приносил я и никто другой.

      Курятник

      В конце того памятного лета Лида произнесла такую пламенную речь:

      – Если нас дразнят женихом и невестой, давай пойдём всем навстречу и свадьбу сыграем. Ну, хотя бы понарошку. И будем жить, как муж и жена.

      – И, как ты думаешь, где? – спросил я с не очень выраженной иронией.