Песни радости и счастья. Евгений Васильевич Абрамович

погружался в работу над репродукциями гения. Часто он сажал рядом с собой Леру и восхищенно объяснял ей все тонкости его полотен. Точность форм, свет и тени, реализм и магия в одном флаконе. И правда, пейзажи Куинджи потрясали и завораживали. Глядя на них, Лера видела игру лунного света на водной глади Днепра, слышала шелест листвы в березовых рощах, сырость осеннего утра и пряную соль морского ветра. Это было прекрасно. Сидеть вот так, рядом с мужем, не думать ни о чем, наблюдая за его работой. Под его карандашами и кистями волшебные пейзажи оживали снова, искрясь энергией и жизнью.

      Все закончилось, когда Лера, как в старом анекдоте, вернулась домой раньше обычного. Она застала Петю не с любовницей даже, с любовником. Миловидным мальчиком, который проходил в музее практику. Это было больнее, чем пощечина. Тогда Лера поняла, что теперь точно все. Она не стала слушать его мольбы, его слезы больше не трогали. Лера быстро собрала вещи и уехала в родной райцентр, не могла находиться с Петей даже в одном городе. Развод он дал почти сразу.

      Дома она устроилась в маленькую архитектурную контору, которая занималась эскизами частных домов, и потихоньку училась жить заново. За три года после развода Петю она видела только один раз, на прошлый Новый Год, когда он позвал ее в гости. Лера долго думала, но в конце концов решилась.

      Бывшего мужа она узнала не сразу. Тот сильно растолстел и зарос густой щетиной, в которой виднелась седина. Но сам он светился от счастья. Наконец-то Петя решился осуществить давнюю мечту о собственной галерее. Он продал их старую квартиру, набрал кредитов, по уши залез в долги, но выкупил одноэтажное здание в историческом центре столицы, куда перевез все свои работы, оригинальные и репродукции, которых было большинство. Жил и работал он там же – в маленьких каморках, отведенных под склады и подсобки. Там устроил себе рабочую мастерскую и жилую комнату, где стояла раскладушка и шкаф с книгами.

      В центре экспозиции, на самом видном месте, висел заключенный в рамку «Черный квадрат».

      – Я помню его, – сказал Лера, рассматривая картину.

      В тот раз полотно играло новыми красками. Точнее одной – сплошной непроглядной тьмой. Как черные дыры, о которых Лера читала в научных журналах. Будто на стене висела не картина, а портал в другое измерение. Подойдешь слишком близко, пересечешь горизонт событий, и вырваться из зоны притяжения уже не сможешь. Шагнешь через терминатор и попадешь на темную сторону.

      – Это Эреб, – сказал Петя.

      – Что?

      – У греков это первородный хаос, вечный мрак.

      Лера тогда промолчала.

      – Я изменюсь для тебя, – сказал при прощании Петя, сажая ее в поезд на заснеженном перроне.

      Губы его дрожали, в глазах стояли слезы.

      – Не надо, Петь. Имей гордость.

      Тогда она быстро коснулась губами его колючей щеки. А через восемь месяцев пришло сообщение от Тани.

      *

      На похоронах народу было еще меньше, чем на их свадьбе восемь лет назад.