Песни радости и счастья. Евгений Васильевич Абрамович

мёртвых животных. Когда все было готово, я сходил домой за канистрой. Оставался последний штрих – дедовы медали. Я цеплял их к его грязному, задубевшему от сырости и земли пиджаку. «За отвагу», «За победу над Германией», «За взятие Будапешта». Закончив, отошёл, полюбовался работой, смахнул с глаз набежавшие слёзы.

      Едкий запах бензина ударил в ноздри, разгоняя вонь. Под моими подошвами чавкала гниющая плоть, расползались облезлые шкурки, хрустели и ломались кости. Выйдя на воздух, я чиркнул спичкой.

      Пламя занялось мгновенно. Охватило внутренности амбара, выбилось наружу сквозь щели в досках, поползло вверх, к крыше. Мгновение спустя постройка пылала целиком. От сильного ветра дым стелился по земле почти горизонтально. Огонь ревел и трещал так, что закладывало уши.

      Я отошёл подальше и только тогда заметил человеческие фигуры, которые шли ко мне от дома через поле. Трое, пятеро, за ними ещё. Первых троих я узнал сразу, пусть на них и были длинные, до земли, накидки из шкур, а головы, как шлемы, покрывали черепа животных. Большие, лошадиные и коровьи с обломанными рогами. С проделанными дырками для человеческих глаз.

      По центру шел высокий широкоплечий человек. Сложно было не узнать в нём моего старшего брата. Он вёл под руку маленькую полную женщину. Мама. Третьей шла обладательница стройной фигуры и длинных светлых волос, которые выбивались из-под надетого на голову черепа. Лена, братова жена. Значит она тоже всё знает. Интересно, как он ей рассказал?

      Они подошли ближе.

      – Я…

      Брат шикнул, прерывая, приложил палец к жёлтым лошадиным зубам на своей маске. Нужно молчать. Мама стала рядом, взяла за руку. Молча подходили остальные, я узнавал каждого. Всех, кого я часто видел на семейных праздниках. Всех, кто раньше часто бывал здесь. Семья. Они все пришли, когда было нужно. Почувствовали сами или мама с братом всех обзвонили? Не важно. Я и так готов был расплакаться от благодарности.

      Мы взялись за руки и стали широким полукругом, смотрели на огонь.

      Деревья зашевелились и между ними показалась исполинская фигура. Я в страхе попятился, но меня крепко держали за руки. Деревья стонали и гнулись к земле. То ли от ветра, то ли кланялись Лесному Царю. Он вышел на поле и замер, глядя на огонь россыпью глаз – кошачьих, волчьих, птичьих. Десяток копыт и лап застыли, удерживая вес громадной туши, которая лоснилась блестящим мехом – бурым, серым, полосатым, пятнистым. Громадная голова гнулась к земле под весом тяжёлых ветвистых рогов. Лесной Царь вдыхал в себя души, освобождённые сгоревшей плотью. Он напитается ими и даст жизнь. Даст новые рощи, пастбища и заросли, полные реки, щедрую добычу и богатый урожай. По осени он сбросит с себя старую шкуру, куски которой будут искать по лесам люди.

      Крыша, прогорев, обвалилась. Стены сложились внутрь, как части карточного домика. Над пожарищем взлетел сноп искр. Все вокруг продолжали стоять неподвижно и ждать.

      Я тоже смотрел и ждал. Когда пламя начало утихать, когда пожар пошёл на спад. Когда рассеялись тучи, и мои плечи